– Да, она – певица. Она не историк. Иначе бы знала, что прошлое не вернуть. Практически невозможно.
– Вы думаете?
– Уверена. Послушайте, наверное, я виновата в том, что эта ваша Корсакова уехала.
– Как это?
– Я же не знала, что она – ваша жена. Мы с ней разговаривали в кафе в тот день, когда здесь у вас познакомились. Вы только извините, но, когда она спросила, что, по моему мнению, вам сейчас нужнее всего, я сказала, что семья и дети. Что вас надо окружить заботой. – Катя перевела дух и выпалила: – Я ей сказала, что надо все бросить и посвятить жизнь вам. Что вы не потеряете совесть, вы потом, когда выздоровеете, сполна отплатите и добротой, и вниманием. Что вы благодарный и понимающий человек, но ждут вас времена непростые – неизвестно, когда вы еще пойдете работать из-за руки. Можете ругаться на меня, но я же не знала, что это ваша бывшая жена! А я еще спросила, знает ли она, что вы вдовец. Теперь понимаю, почему она сделала такие глаза, – Катя изобразила Алин взгляд.
– Катя, а почему вы решили, что я вдовец?!
– Ну как, спросила, курите ли вы, а вы ответили, что не курите, мол, бросили из-за жены. И лицо у вас было такое…
– Какое?! Я бросил, потому что ей дым мешал. Голосовые связки, носоглотка – ей нельзя дышать дымом. Да и не любила она. – Юра вскочил. – Что вы тут мелодраму развели! А лицо было такое, потому что я не любил разговаривать на эту тему. И неужели вы ни разу не залезли в Интернет почитать обо мне что-нибудь?
– Нет, я… Мне это было неинтересно. И я не люблю пользоваться этими всеми вещами. Как будто подглядываешь.
– Господи, вдовец! Она подумала, что я на жалость напираю в ухаживании за девушками.
– Еще она могла подумать, что вы похоронили ваше прошлое. Ну, раз вдовец… Фигурально, так сказать…
– Катя! Замолчите! У вас дар все усложнять!
– Или наоборот. Разрубать. Так, чтобы больше никому не было больно. Ни вам, ни ей. Впрочем, это получилось невольно. Все, до свидания. Мне надо идти. Сегодняшняя программа была исключительно увлекательная. Позвоните своей бывшей жене и поговорите. Даже последний разговор должен быть нормальным. Она, кстати, подвиг совершила. Она вас освободила от ненужных оков. А себя сохранила.
– Катя, идите. Я сейчас взорвусь.
– Вам нельзя. Держите себя в руках.
Катя степенно покинула палату, степенно кивнула охранникам и вышла на улицу. И стала рыться в сумке. «Господи, а где же телефон?!» – Катя повернулась на каблуках и бегом вернулась в больницу.
– Юра, дайте мне, пожалуйста, телефон! Мама, наверное, с ума сошла!
Выхватив из рук растерянного больного аппарат, Катя быстро набрала номер и прокричала:
– Мам, со мной все в порядке! Я в больнице. Телефон забыла. А ты где? Где? В каком кино? С кем? С Валентином Петровичем? А это кто? А…
– Она не волнуется. Она в кино. С Евграфовым. А меня разыскивал следователь. Спасибо, – Катя протянула телефон. – Теперь, думаю, до свидания окончательно.
– Вы не сердитесь. Я был ошарашен. Мне в голову не приходило, что женщины могут так быстро сходиться. И обсуждать вопросы, которые мужчинам и в голову не придет обсуждать с посторонним человеком.
– В этом наша сила. Мы свободны от предубеждения, что незнакомец – враг.
– Ладно, извините, если я вас обидел. Приезжайте завтра, если будет хоть немного времени. У вас, я так понимаю, и сын, и магазин, и собака.
«А вот он запомнил, что у меня сын. Аля даже не услышала, а он – запомнил. Впрочем, я придаю слишком много значения ерунде».
– Я вас прощаю. Сама тоже хороша. Завтра приеду, беляш привезу.
Катя улыбнулась и наконец покинула палату.
Юрий Спиридонов вздохнул. Отсюда очень хотелось вырваться. «А она счастливая – совершенно свободная. С правилами своими. И с обычной, нормальной жизнью. Удивительно, как только с человеком что-то случается, он убеждает себя, что лучше всего быть нормальным – жить, как все, скромно одеваться, и машина дорогая не нужна – все равно это «железка». Так и я сейчас. Синица в руке – вот что мне нужно. Впрочем, я тоже был такой, когда работал. А сейчас я вообще не понимаю, как и что надо делать. И еще – Аля. Надо ли ей звонить? Или оставить все как есть?» – думал он, осторожно выглядывая в окно. Там, внизу, Катя пыталась выехать с парковки.
Следователь был заботливым:
– Мы вас искали несколько дней, ваш телефон не отвечал. Только до вашей мамы дозвонились. Вам, может, чай принести? Присаживайтесь, здесь удобнее, не дует от кондиционера. Ничего, ничего, эти папки мы сейчас отсюда уберем, чтобы они вам не мешали.
«Отец родной, да и только!» – Катя благодарно улыбнулась, но была начеку.
– Э-э-э-э, вот какой вопрос. Даже не вопрос. Скажем так, предложение. В рамках одной версии.
– Что-то случилось? – Катя устало посмотрела на молодого, прыткого следователя. Это он сам себе казался хитрым и проницательным, на самом деле он весьма предсказуем.
– Нет, что еще может случиться после того, что уже случилось?! Ровным счетом ничего. Я же говорю, мы сейчас отрабатываем одну версию. Не буду вас посвящать в подробности, но от вас сейчас многое зависит.
«Караул, если бы на моем месте была слабонервная старушка, она тут же рухнула бы в обморок и отказалась ему помогать. Разве можно говорить в такой ситуации «от вас многое зависит»?! Человек же испугается, «зажмется» и ответственность на себя брать не захочет, и последствий опасаться будет», – подумала Катя и поинтересовалась:
– Если что-то надо рассказать, так я уже, по-моему, все раз двадцать объяснила. Дальше начнутся фантазии. Сами знаете, так бывает…
– Что вы, что вы! В этом смысле вы нам так помогли, так помогли. Нет, сейчас речь пойдет о другом. Нам нужно провести следственный эксперимент.
– Хорошо, – согласилась Катя.
– На яхте, – добавил следователь.
– Отлично, – опять кивнула Катя.
– С господином Спиридоновым.
– Да, конечно.
– И с собачкой.
– Ну что ж делать.
– А для этого опять надо отправиться в круиз.
– Что?! Вы с ума сошли. Да я ни за какие деньги никуда не поеду! Без меня проводите его! Нет!
Следователь огорченно возвел очи горе.
– Ну поймите, это очень надо. Это гражданский долг!
– Нет! Я имею право отказаться! Я знаю свои права!
Следователь опустил глаза.
– Да, конечно, – грустно сказал он, – но мы так хотели бы помочь Юрию Алексеевичу. Понимаете, – тут появилась та самая доверительная тональность, которую любят показывать в кино, – дело передано на контроль туда, наверх. Там очень недовольны, что до сих пор нет результатов.