Новая хозяйка собаки Баскервилей - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Миронина cтр.№ 50

– Что вы хотели? – врач был спокоен и равнодушен.

Катя, привыкшая к обходительности и ласке в клинике, недовольно дернула плечом.

– Я ничего не хочу, – ответила она, но в голове предательски промелькнуло: «Кроме «одесской» колбасы».

– Зачем тогда пришли?

– Я пришла просто на консультацию.

– И что же вас интересует?

– Я бы хотела изменить нос. – Катя ухватила себя двумя пальцами за кончик носа и показала, что именно ей хотелось бы убрать.

– Нельзя. – Врач даже не пошевелился.

– Что нельзя?

– Нельзя трогать ваш нос. Особенно в этом месте.

– То есть как это?! – возмутилась Катя.

– По медицинским показаниям, голубушка.

– Я не понимаю! Вы хотите сказать, что мне нельзя отрезать вот эту часть и таким образом немного поднять или, если угодно, укоротить нос?

– Именно это я хочу сказать. Вам нельзя этого делать.

– То есть как?!

– Господи! Девушка, нельзя.

– Вы просто не хотите…

– Да, я не хочу, поскольку это противоречит клятве, которую я когда-то давал. «Не навреди» – одно из основных правил этой клятвы.

– Вы мне объясните, – вдруг тихо сказала Катя.

– Объясню. Приблизительно. Как не специалисту. Вы хотите тронуть мягкие ткани. Что в ринопластике практически не делается. В ринопластике мы обычно имеем дело с костями и хрящами. Это если горбинка и прочее. У вас здесь «мясо». Мы его уберем, а оно потом провиснет. Допустим, мы вставим хрящ, но ведь он может не прижиться, Тогда мы будем каждые полгода вам отрезать по кусочку носа, поскольку ткани будут провисать, атрофироваться. Могут быть рубцы. Это очень уязвимая часть лица. И трогать ее надо, только когда нет выхода.

– А как же «звезды»? Они же носы делают…

– Делают. Но не всегда удачно. И потом, я говорю вам о конкретно вашем носе. А вам этого делать не стоит.

– Спасибо. – Катя поднялась. – Извините, что помешала вашему обеду.

– Ничего страшного. У меня времени много теперь. Пациентов мало. Все кинулись в коммерческую косметологию.

– Да, вы правы. – Катя улыбнулась. – Я так рада, что попала к вам. Вы даже не представляете.

Она вышла из кабинета. Врач дождался, пока хлопнет дверь лифта, достал из пакета бутерброд, налил себе чай и приступил к обеду.

– Ты понимаешь? Он – шарлатан! Он или не знал, что мне нельзя этого делать, или заведомо обманывал! Ты понимаешь, если бы я не сбежала оттуда, что бы было?! – Катя кричала на мать и даже не могла остановиться.

Наталья Владимировна поджала губы и сурово смотрела на дочь.

– А тот самый специалист в этом пустынном Институте красоты – это авторитет?! Да?!

– Для меня – да! – отрезала Катя. Они с мамой препирались уже два часа. Катя только сейчас осознала, чего она избежала. Но мама верить в это не хотела. Ведь подруга ее вышла оттуда преображенная, ведь отзывы о клинике были хорошие, и врач так толково все объяснил. И дочь она свою представляла уже совсем другой. Наталья Владимировна впервые в жизни поссорилась с Катей. Обида была не из-за того, что та сбежала, не из-за того, что сейчас кричала и обвиняла. Обида была из-за того, что в минуту сомнений дочь не позвонила матери. Не доверилась. Более того – не доверяя, сама пошла все выяснять.

Эта история имела только один положительный результат – Катя похудела. От волнений, от стрессов, от ожиданий и разочарований, из-за ссоры с мамой.

Помирились они не скоро, но, помирившись, раз и навсегда, точно сговорившись, забыли эту историю. И поэтому, когда сейчас разозленная Катя вспомнила о ней, мама была поражена в самое сердце.

– Как ты можешь сравнивать? То, что тогда случилось, и мой визит к этому Евграфову. Подумаешь, зашла на пять минут, сказать приятное слово человеку. Почему ты так ужасно относишься к людям? Ты не милосердна к ним! Ты считаешь их оловянными солдатиками. Сюда поставили, туда поставили – и не смей сдвинуться с места. Не смей что-то человеческое проявить! – В голосе Натальи Владимировны послышались слезы, и Кате стало стыдно. Она как-то забыла, что мама одинока и старается занять себя, чтобы не «висеть» на локте дочери, замужних подруг, чтобы в воскресные дни не выдумывать дела, которые выгонят ее на улицу. Так получилось, что Ванька растет самостоятельным – Катя сама всегда отказывалась от помощи и его приучила к этому. В остальное время Катя пропадает в своем магазине, а мама после тех немногих лекций, которые она еще читает в своем институте, свободна. Совершенно свободна. И эта свобода иногда похожа на ненужность или, как пишут в журналах, на невостребованность. «У нее внук! Вот тебе и дело!» – шептались мамины подруги. А что делать, если внук тоже занят и привык все делать сам, а дочь, мама внука, такая же – даже на свою кухню не пустит. Все это время Катя вроде бы понимала маму, но не чувствовала. Как не чувствуют вкус нарисованного красного перца, только догадываются, что он жгуче-горький.

Сейчас, глядя на мать в этой пошлой кофточке из отдела толстой Шадринцевой, Катя вдруг оценила мамино мужество – мужество одинокой женщины, слишком гордой, чтобы выклянчивать у молодого поколения внимание. Не воскресное, «точечное», а постоянное, которое называется участием в жизни.

– Ма-ам! – Катя всхлипнула. – Ма-ам, я не хотела! Я совсем не хотела. Не хотела это вспоминать…

– Но ведь вспомнила, – не удержалась мама.

– Ну, это потому, что я устала… Задергалась…

– Думать надо, когда говоришь!

– Я думаю. – Катя уже ревела вовсю, а вслед за ней вдруг засопела мама.

– Ты даже не понимаешь, как я боюсь за тебя. – Наталья Владимировна шарила рукой по столу в поисках бумажной салфетки. Но салфеток не было, и она, махнув рукой, присоединилась к плачу дочери.

Они плакали, сидя каждая на своем месте, и в этом были их характеры – такие похожие, родные.

– Мам, это ничего, что ты сходила к Евграфову. Честно. Я просто сдуру разозлилась, – произнесла наконец Катя.

Мама ничего не ответила, только высморкалась и погладила подставившего на всякий случай голову Гектора.

– Хороший ты пес. Несчастный только, – сказала мама.

– Почему он несчастный?

– Подкидыш. И не знает, к какому берегу его все-таки прибьет.

– А если я оставлю его себе?

– Ты с ума сошла? – Наталья Владимировна посмотрела на дочь заплаканными глазами.

– А что? Хозяйке он не нужен. Ей некогда им заниматься.

– Да, а с другой стороны, дома такой пес не помешает. Никто не сунется. За Ваню можно быть спокойной. – Мама помолчала, а потом добавила: – И Валентину Петровичу он нравится.

Самые трудные решения мы принимаем сами. И чем труднее они, тем отчаяннее наша решимость, тем тверже наша уверенность. Шереметьево – это место встреч и разлук – удивительным образом успокаивает. Несмотря на спешку, волнение, ожидание, огорчения, тревогу и радость, оно успокаивает, как все, что доказывает переменность счастья и несчастий.