Наталия Гончарова. Любовь или коварство? - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Черкашина cтр.№ 69

В начале тридцатых, когда семья Новосильцовых бедствовала в эмиграции, матери Игоря Леонидовича Наталии Дмитриевне, урожденной Гончаровой (юные годы она провела в Полотняном Заводе, и даже комната, что была отведена ей в фамильном гончаровском дворце, прежде принадлежала ее тезке красавице Натали), в Прагу из Бродзян пришло письмо, в коем немолодая уже герцогиня приглашала внучатую племянницу с сыном к себе в гости. Описывая свои любимые занятия, та вскользь упомянула и о своей романтической спальне в замке. Возможно, именно эти строки и заставили тогда Новосильцовых отказаться от приглашения — не пристало гордым российским дворянам являться бедными родственниками ко двору титулованных и столь владетельных иноземных особ.

В январе 1937 года, в канун столетней годовщины со дня смерти Пушкина, старая герцогиня умерла. И вместе с ней ушла в небытие тайна последних, преддуэльных, месяцев жизни поэта.

Ее знала Александра Гончарова, свидетельница тех томительных и скорбных дней. «То, что происходит в этом подлом мире, мучает меня и наводит ужасную тоску», — писала она накануне рокового поединка. Бесспорно, знала ту тайну и единственная дочь Александры Наталия.

…А Игорь Леонидович однажды с грустью признался мне, что всю жизнь чувствует за собой некую вину перед пушкинистами за тот давний так и не состоявшийся визит к герцогине Наталии Ольденбургской.

Давно предполагалось, что в Бродзянах хранились ранее альбом Александры Гончаровой с пушкинскими стихами и рисунками, ее дневники и, возможно, письма поэта к ней. В самом конце войны, в апреле 1945-го, Пушкинская комиссия Союза писателей СССР направила генерал-лейтенанту Тевченкову, члену военного совета второго Украинского фронта (в районе боевых действий фронта находились Бродзяны), письмо с просьбой: «Принять заблаговременные меры к сохранению находящихся в этом замке рукописей, книг и других культурных ценностей для того, чтобы обеспечить в дальнейшем возможность розысков среди них пушкинских материалов». Однако еще в начале 1945 года владелец Бродзян граф Георг Вельсбург отправил из имения в Вену все, что представляло собой фамильные ценности. Три товарных вагона с багажом до станции назначения так и не дошли…

Кто знает, где и когда отыщутся бесценные пушкинские автографы? Помимо Бродзян, исследователи называют имение герцога Ольденбургского Эрлаа, чешский город Теплице, Вену, имения Граупен и Винздорф в Богемии, Будапешт. Но и Бродзянский архив хранит еще немало загадок и тайн.

В замке непостижимым образом (в годы войны его занимали румынские солдаты) сохранились фамильные реликвии. Одна из самых диковинных — гербарий трав из Михайловских рощ и лугов, собранный в августе 1841 года.

Тем летом в Михайловском вместе с детьми и с сестрой Александрой жила вдова поэта Наталия Пушкина. Там же, в пушкинской усадьбе, гостила и чета Фризенгофов. «Мы связаны нежной дружбой с Натой, и Фризенгоф во всех отношениях заслуживает уважения и дружеских чувств, которые мы к нему питаем», — сообщала об их приезде Наталия Николаевна брату Дмитрию.

Неистощимая на выдумки Наталия Ивановна и предложила собрать гербарий, что считалось тогда модным увлечением. Собирали травы и цветы все: дети Пушкина, сестры Наталия и Александра, сама Наталия Фризенгоф. Под каждым гербарным листом, исполненным соразмерности и гармонии, сделана памятная надпись — когда и кто нашел цветок.

Цветок засохший, безуханный,

Забытый в книге вижу я;

И вот уже мечтою странной

Душа наполнилась моя:

Где цвел? когда? какой весною?

И долго ль цвел? и сорван кем…

Гербарий тот Наталия Фризенгоф увезла с собой в Бродзяны…

И спустя столетие именно по этому образцу, хранящему память о цветах, ныне почти позабытых — кореонсисе, гайлярдии, петунии, — восстановлены цветники в мемориальных пушкинских усадьбах: Тригорском, Петровском и Михайловском. Сберегли гербарные листы, своим изящным «рисунком» схожие со старинными гравюрами, лесные и полевые травы: вереск, тысячелистник, пижма, хвощ.

Исторический гербарий помещен ныне в особое хранилище — слишком хрупки и недолговечны цветы и травы, да и возраст у «михайловской реликвии» весьма почтенный — более полутора столетий!

Немало в бродзянском замке портретов друзей, родственников поэта, его детей. Любительские карандашные зарисовки — Александра, Марии, Григория и Наташи Пушкиных, сделанные Николаем Ланским, племянником Наталии Николаевны, донесли до нас облик детей поэта в годы их молодости.

В одной из мемориальных комнат замка, закрытой от губительных солнечных лучей особыми полотняными шторками, висит акварельный портрет Наталии Пушкиной работы Владимира Гау. Акварель запечатлела тридцатилетнюю Натали в горькую для нее пору вдовства — в строгом коричневом платье, с переброшенной через руку мантильей, отороченной соболем. И с неизбывной печалью в прекрасных зеленовато-карих глазах…

И еще одна, быть может, самая трогательная реликвия, уцелевшая в Бродзянах: в дверном проеме гостиной, на косяке, каким-то чудом сохранились отметки роста Наталии Николаевны, ее детей. Карандашная отметка удостоверяет: избранница поэта имела рост 173 сантиметра, удалась в мать и дочь Наташа — у нее был точно такой же рост.

Наверное, это одно из немногих мест в мире, где старый паркет хранит легкие следы божественно прекрасной Натали. В мире, где ей пришлось претерпеть самую тонкую лесть и самую низкую хулу. Последний раз она, страдавшая уже неизлечимым недугом, навестила Бродзяны за год до кончины.

Из воспоминаний Александры Араповой:

«Успешное лечение в Вилдбаде, осень в Женеве и первая зима в Ницце оказали на здоровье матери самое благоприятное влияние. Силы восстановились, кашель почти исчез… Отец со спокойным сердцем мог вернуться на службу в Россию, оставив нас на лето в Венгрии, у тетушки Фризенгоф…

Но за период этой разлуки случилось обстоятельство, сведшее на нет с таким трудом достигнутый результат. Дурные отношения между моей сестрой (Наталией Дубельт) и ее мужем достигли кульминационного пункта; они окончательно разошлись, и, заручившись его согласием на развод, она с двумя старшими детьми приехала приютиться к матери.

Религиозные понятия последней страдали от этого решения, но, считая себя виноватой перед дочерью, она не пыталась даже отговорить ее.

Летние месяцы прошли в постоянных передрягах и нескончаемых волнениях. Дубельт, подавший первый эту мысль жене, вскоре передумал, отказался от данного слова, сам приехал в Венгрию, сперва с повинной, а когда она оказалась безуспешной, то он дал полную волю своему необузданному, бешеному характеру…

Целыми днями бродила она (Наталия Николаевна) по комнате, словно пытаясь заглушить гнетущее горе физической усталостью, и часто, когда взор ее останавливался на Таше, влажная пелена отуманивала его. Под напором неотвязчивых мыслей, она снова стала таять как свеча, и отец, вернувшийся к нам осенью, с понятной тревогой должен был признать происшедшую перемену».