Юлия Борисовна промолчала. Он же почувствовал упрек:
– Я понимаю, что мы представляем страну, но не время беспокоится об этом.
– Дело не в этом.
– А в чем же?
– Сегодня не время скромничать.
– Откровенно, меня даже раздражает, когда молодые люди ездят на джипах.
– Вы не понимаете их.
– Но в Европе никто так не шикует… И называют нас поэтому нуворишами.
– Я считаю себя русской… А то, как вас называют… это вообще ничто… какая-то эфемерная субстанция.
– Интересно и странно.
– Вы совершенно не понимаете молодежь и новых отношений… Не надо наводить тумана, а быть самим собой и более раскованным… Оглянитесь вокруг и вы поймете, что сегодня в этом красивом слове – «культура» – отсутствует жизнь… скорее она по инерции оправдывает неудачи и покрывшийся плесенью романтизм… Будьте ближе к действительности.
– Неужели я настолько архаичен?
– А как по-вашему понимать поступки людей?…
– Уж не думаете ли вы?…
– Правильно… по их возможностям… а это деньги… окружение, красивые вещи… и вовсе неважно, какими способами они добываются.
– Вы хотите сказать, что надо иметь больше денег независимо от способов их добычи.
– Именно так… А способы добычи – это государственные дела, а не личные…
– Но это примитивно.
– Примитивны ваши иллюзии… Вот вам дают миллион долларов. Вы откажитесь?
– Это как?
Неожиданный вопрос заставил Романа Григорьевича задуматься. А Юлия в запале продолжала:
– Например, вам предлагают взятку?
Он замолчал, а она в порыве продолжала.
– Взяли бы с удовольствием… и даже в скором времени не сожалели бы об этом, – сказала она ему словно назло.
– Не знаю, – выдавил он.
– Просто вы не знаете, что делать с этим миллионом, а многие теперь знают…
– Миллион, конечно, не плохо… Но взятка?
– Дело не в ней… Просто, чтобы быть уверенным в жизни… нужны деньги, связи… возможности… Ведь, если бы бежавший из крепости Дантес не имел свалившегося на его голову богатства, он не был бы графом Монтекристо.
– Пожалуй, вы правы, Юля…я немного старомоден, – стушевался Роман Григорьевич.
– Это, конечно, звучит немного жестко… Не принимайте на свой счет… Но женщины хотят иметь рядом героя, – как бы оправдываясь, улыбалась она.
Роман Григорьевич спокойно отнесся к ее словам, хотя про себя подумал:
«В теперешнем мире деньги могут рождать только деньги».
Он напрягся и начал наступление:
– Деньги – это фетиш, особенно их излишки и тем более заработанные не честным трудом… Они несут в себе незаслуженное торжество лени и разврата перед трудолюбием и справедливостью.
– Как?… Ведь в любом случае они заработаны?
– Вы прекрасно знаете, что бизнес несет в себе противоречие между производителем и посредником, который в современных условиях все ближе к мошенничеству, нежели справедливости.
– Справедливость здесь лишнее слово…
– Я понял вас… Но хочу обратить внимание, что Господь создал нас не для праздности… И потому мне сложно понять, что большое количество денег может сделать человека счастливым.
– Опять эта архаичность… Я говору вовсе не об этом… Я говорю о нашей конкретной жизни.
– Мне просто хотелось сказать, что жизнь, к сожалению, не алгебра…
– Вы просто занудный праведник, а миру нужны победители.
– Трудно спорить с вами, Юлия Борисовна, на победителя я явно не тяну…
– Не обижайтесь… Вы не понимаете главного – ради собственного благосостояния и близких надо суметь переступить все эти догмы: страхи, страдания, сомнения…
– Вы будто оправдываете Раскольникова?
– Все эти сомнения Достоевского… умерли еще в прошлом веке… Остались только успокаивающие сами себя слабаки.
Глаза Юлии горели, в лице ее было что-то неудержимое и ярко привлекательное.
Роман Григорьевич заворожено молчал.
– Возможно, в этом есть зерно… Ведь старухе-процентщице мало кто сочувствует…
– Вот именно… И неисповедимы истоки богатств знаменитых благотворителей Мамонтовых, Рябушинских и Морозовых, – торжественно заключила Юлия.
Опьяненный ее возбуждающей красотой Роман Григорьевич больше не возражал.
8
Многовековая история подтвердила интуицию Эхнатона.
Эпоха его правления в период восемнадцатой династии фараонов стала временем создания удивительных шедевров живописи, скульптуры и архитектуры, оказавших значительное влияние на развитие египетского искусства. Несмотря на свои пацифистские убеждения, нежелание кого бы то ни было преследовать, этот удивительный фараон имел немало врагов, был не понят своими подданными, и даже надолго отвергнут своим временем. Он был человеком какого-то другого, божественного времени, а может быть – и другого мира.
Неизвестна судьба его останков и многих членов его семьи. Случайная находка гробницы сына фараона Тутанхамона как-то неожиданно приблизила нас к этому времени. Но вопросов появилось еще больше в части понимания того периода. Еще более странны и загадочны отдаленные описания внешности Эхнатона, которые не двусмысленно намекают на его тело андрогина.
В своей жизни Эхнатон постоянно пребывал в поисках реформ и преобразований, неоднократно испытывал творческие подъемы. Одним из необычных явлений в его жизни была ярчайшая любовь фараона ко второй жене Киа. Эхнатон искренне верил, что это неожиданное светлое чувство было послано ему божественным всемогущим Атоном. Фараон был счастлив, что молодая и нежная Киа принесла ему радость и новую надежду для дальнейшей творческой жизни. Любовь не просто оказалась сильнее здравого смысла, она захватила фараона всем своим горячим сердцем. Киа родила Эхнатону двух сыновей: Семенкарэ и известного теперь всему миру юного фараона Тутанхамона.
Во всем Египте прекрасную золотовласую Киа величали не иначе, как «Великая возлюбленная супруга», и она была из той же царской семьи Митанни, что и Нефертити. Но несмотря на это многие при дворе считали, что молодая жена фараона была его забавой и уступала по силе воли, незаурядности ума, зрелой красоте и мудрости первой супруге.
Более того, многие из окружения Эхнатона считали эту любовь проявлением темных сил. Не понявшие фараона бывшие сподвижники, включая первую жену и ее дочерей, начали осуждать, противоречить его решениям и, наконец, искать пути устранения его от власти.
Доподлинно неизвестно, но есть много факторов склоняющих нас к тому, что Эхнатон был отравлен в возрасте 45–50 лет и с этого момента власть фараонов, отделяющих простых людей от божественных сил, впервые пошатнулась. За этим первым ударом со временем произошло и разрушение всей незыблемой древней империи.