Последняя стража - читать онлайн книгу. Автор: Шамай Голан cтр.№ 68

Потом снова был провал.

Вроде бы его несли.

Вроде бы кто-то (скорее всего эта женщина с тонкими руками) подносил к его губам жестяную кружку с водой. Кто-то спрашивал его о родителях. Хаймек, захлебываясь, пил, что-то отвечая. Затем прозвучало слово «сирота».

– Ты уверена, что он сирота, Ребекка?

– Так он сказал мне, пани Сара. Посмотрите на него.

– Но у нас нет мест. И тебе это известно.

В эту минуту Хаймек открыл глаза. Он был в какой-то комнате. В ней царил приятный полумрак.

Та, которую звали Сарой, сидела за столом, покрытом зеленой материей. У нее было широкое лицо, приплюснутый нос и маленькие глазки, расставленные так широко, как если бы один глаз старался убежать от другого. Какого цвета были эти глаза, Хаймек в полумраке разглядеть не мог.

– Итак, еще один новенький, – констатировала пани Сара. – И тоже сирота?

Вопрос относился уже к мальчику Он торопливо закивал:

– Да, пани.

– Но может быть… у тебя есть где-то… родители? Папа, мама? Говори правду… мы ведь все равно все это выясним. Через милицию. И тогда…

– Я говорю правду, – заверил Хаймек. – Папу забрали санитары на носилках и отнесли его в дом мертвых в больнице… а маму похоронили носильщики и бородач. За это они вырвали у нее изо рта золотой зуб…

– Ну а ты…

– А я пришел к вам. По шпалам. Но там… было много щепок.

– Откуда же ты шел к нам? Из дома?

– От станции. Из Ташкента.

– Но ведь и мы в Ташкенте. Так как же?

– Я шел по шпалам… весь день – извиняющимся голосом проговорил мальчик, – Шел… шел…

– И пришел к нам, – жестко договорила за него пани Сара, поерзав необъятными ягодицами по сиденью слишком маленького для нее стула.

– Я верю ему, – сказала тонкая пани Ребекка. – Он – сирота.

– Значит еще один, – вздохнула пани Сара, и все ее величественные формы и складки укоризненно зашевелились вслед за вздохом, как живые. – Разве нам не хватает собственных сирот?

И ее разбегающиеся в разные стороны глазки уставились на мальчика. Хаймек растерялся. Он совершенно не знал, хватает этой пани собственных сирот или нет. Но вот что он знал совершенно точно – его дрожащие ноги отказываются его больше держать, и что если он не сядет на что-нибудь, то упадет.

С этой мыслью он опустился на стул, стоявший напротив пани Сары, закрыл глаза и предался судьбе. «Теперь, – думал он, – пусть говорит или спрашивает о чем хочет хоть до самого утра.

– Взгляните на его ноги, – услышал он голос пани Ребекки. – Вы только посмотрите на них, пани Сара. Он не пришел к нам. Он приполз.

Пани Сара грузно выбралась из-за стола, подошла и посмотрела. Оба ее подбородка дрогнули. Она смотрела и молчала.

– Я тебе верю, мальчик, – сказала она наконец.

И улыбнулась.

«Наверное, не легко, когда у тебя целых два подбородка», – подумал Хаймек.

И уснул.

Натан – жадина. Жмот и скупердяй. Все, чем он владеет, спрятано в деревянном ящике, что стоит рядом с его кроватью. Ящик всегда заперт на замок. Замок маленький и сверкает. Он закрывает крышку ящика накрепко, так что ничьему постороннему взгляду не дано проникнуть внутрь. А внутри находится, среди всего прочего, главное сокровище Натана. Его альбом с марками.

Хаймеку это известно с полной достоверностью.

Однажды, под настроение, Натан показал некоторые марки Хаймеку. На одной марке было изображено апельсиновое дерево. С тех пор он лишился покоя. Стоило ему только завидеть темную обложку альбома, сердце у него начинало учащенно биться. В одну из ночей ему привиделось, что точно такое же дерево появилось прямо рядом с его кроватью, ветви дерева дугой сгибались под тяжестью плодов. И тут же он увидел своего дедушку. Дедушка сорвал один апельсин и положил его на середину блюда, уже полного сластей, орехов и съедобных стручков, после чего протянул все блюдо Хаймеку. Хаймек прежде всего взял оранжевый плод и стал очищать его упругую плоть от кожуры, отрывая ее пальцами. Дедушка, тем временем, бросил себе в рот орешек, и, двигая густой бородой, сказал мальчику:

– А все остальное отнеси своей маме. Очень уж красивая невеста досталась твоему отцу.

И причмокнул языком. А потом, заметив на пальцах Хаймека желтые следы от кожуры, добавил:

– Только не вздумай есть кожуру. Она горькая. Самое вкусное в апельсине – это мякоть. Вот ее и ешь. А если найдешь внутри зернышки – выплюнь их. Они несъедобные.

Хаймек тут же захотел выковырять эти зернышки пальцами, но у него ничего не получилось…

На следующее утро, когда они сидели за столом, глотая чуть теплый чай, Хаймек сказал Натану:

– Что ты хочешь за марку с апельсинами?

Пожав плечами, Натан долго изучал дно кружки. Потом сказал:

– У меня много марок с апельсинами…

– Я говорю про ту, красноватую… на которой зеленое дерево с оранжевыми апельсинами. Из Южной Африки… или из Палестины.

Хаймек так волновался, что даже стал заикаться. От Натана это не укрылось.

– А-а, – важно протянул он. – Марка из Африки… Она дорогая. Очень… очень дорогая.

Хаймек весь дрожал от возбуждения:

– Нет… ты скажи, чего хочешь? Хочешь, отдам тебе свой завтрак? Или обед?

Натан не торопился.

– Завтрак? И обед? И еще ужин. Хочешь?

Хаймек без слов кивнул, и его порция присоединилась к порции Натана. Ведь если подумать, то он, Хаймек, от этой мены только выиграл. Хлеб – дело хорошее, что говорить. Но, во-первых, в детском доме его каждое утро дают. А во-вторых… во-вторых его дают так мало, что хватает только разок как следует укусить. Набил рот, щелкнул как следует разок зубами, проглотил – и нет его. Нет уже во рту, и не дошло еще до желудка, который с утра и до вечера только и знает, что требовать одного: «Дай! Дай еще!» А вот марка с апельсиновыми деревьями – это совсем, совсем другое дело. Отныне она у тебя навсегда. Отныне и вовек. В любое время можешь пересчитать все до единого плоды на дереве, срывать их и есть один за другим, очищая от кожуры, долька за долькой бросая в рот и глотая кисло-сладкий сок. А там, глядишь – на месте сорванного уже наливаются новые плоды.

Не следует думать, что марки есть только у Натана. У многих детдомовцев имеются заветные тетрадки с наклеенными на листы квадратами, треугольниками и прямоугольниками, то с зубчатыми, то с гладкими краями. Есть они и у Хаймека. Перебирая их, он иногда вспоминает прошлое. Вот человек, лежащий в луже крови, а рядом с ним – солдат с красным флагом в руке. А вот портреты Гитлера… коричневые, зеленоватые, серые. Каждой марке отведено в тетради ее собственное место – в зависимости от серии. Их у Хаймека набралось уже более двадцати. Все свои марки Хаймек выменял на завтраки, обеды и ужины. Например, в последний Новый Год, когда на ужин ребятам подали мясо с картошкой, он получил за свою порцию целых шесть Гитлеров, а за мясную подливку – еще одну марку с изображением встречи Гитлера и Муссолини. Марка была того же цвета, что и мясная подливка – темно-коричневая, даже чуть красноватая. На марках все люди изображались почему-то исключительно в профиль и у них был только один глаз, как у чудовищ, о которых ему давным-давно рассказывала бабушка. Несмотря на это, Хаймек часто глядит , не отрываясь, на одноглазые изображения – глядит до тех пор, пока по всему телу не начинает разливаться приятное тепло. Потому что все они, эти разноцветные Гитлеры и Муссолини теперь в полной его, Хаймека, власти. Однажды он взял такую марку с немецким фюрером и не торопясь, стал рвать ее. Сначала оторвал челку, косо падающую на плоский лоб, потом оторвал щеку от уха до подбородка, потом, уже не глядя, разорвал то, что оставалось, на мелкие кусочки. А потом сжал обрывки бумаги в кулаке с такой силой, что суставы у него побелели, и долго после этого еще сидел так, весь дрожа, не двигаясь и закрыв глаза.