Последняя стража - читать онлайн книгу. Автор: Шамай Голан cтр.№ 31

– А теперь в честь праздника Октября пусть кто-нибудь прочтет революционное стихотворение.

Разумеется, среди взметнувшихся рук рука Хаймека была одной из первых. Но, очевидно, не самой первой. Потому что, оглядев класс, учительница сказала:

– Ну, Стефа… иди сюда…

Если бы Хаймек не усвоил твердо, что ругаться нехорошо, он обязательно выругался бы. Стефа… Вечно эта Стефа. Всем уже было ясно, что учительница выделяет ее. «Эта Стефа – просто подлиза», со всей несправедливостью семи своих лет подумал Хаймек, хотя в глубине души понимал, что это было и неправда, и несправедливо. Просто Стефа много лучше других говорила по-русски. И голос у нее, не в пример многим, был чистый и звонкий. И вообще она была красавица.

– Стань на скамейку – сказала учительница.

И, стоя на скамейке, звонким своим голосом Стефа прочитала замечательное революционное стихотворение которое Хаймек, конечно же, знал наизусть ничуть не хуже, чем Стефа. А, может быть, даже и лучше. Стихотворение это было посвящено герою-пограничнику и его верному другу собаке. Эх, как бы прочитал сам Хаймек этот суровый и пронзительный рассказ о подвиге героя-чекиста! Но выпало это на долю девчонки. Стефы. А разве девчонка, даже красивая, может понять, что такое пограничник, и что такое подвиг? Нет, нет и нет. А вот он, Хаймек…

Весь замерев, он слушал, как читает Стефа стихотворение. О храбром пограничнике, темной ночью охранявшем границу. Этим пограничником вполне мог быть он, Хаймек – именно поэтому он представлял себе все так ясно. Он ощутил вокруг себя непроглядную ночь. Это он, Хаймек, лежит на снегу, сжимая в руках винтовку. Кругом так темно, что не видно буквально ничего. Но в этом нет беды. Потому что рядом с ним – испытанный и верный друг. Сторожевая собака. Уши торчком. Нос ловит запахи. Она вся настороже. Враг не пройдет! Внезапно из темноты доносятся какие-то звуки. Это враги! Враги революции. Коварные и злые! Они хотят перейти границу… Как бы не так! Ведь Хаймек на посту!..

– Сдавайся! – кричат ему враги. Но Хаймек не сдастся. Никогда! И тут из темноты раздается подлый вражеский выстрел. Что это? Хаймек ранен. Пуля попала смельчаку в грудь! Он падает. Из его раны течет кровь. Что это значит? Что враги перейдут границу? Нет, не бывать этому. Хаймек шепчет верному другу на ухо: «Беги на заставу, предупреди товарищей». С полуслова понимает его пес. Собака исчезает во тьме. Враги в растерянности, они не знают, что делать. Вдруг раздается громовое «Ура!» Это друзья Хаймека спешат ему на помощь. Он спасен, он будет жить. А врагам так и не удается свершить свое гнусное дело…

Сильно, трогательно до слез и вместе с тем гневно звучит голос Стефы, читающей заключительные строки стихотворения:

Когда чекисты прибежали

Помочь товарищу в бою,

Бандиты-трусы все удрали

В страну позорную свою…

Вот это стихотворение! У Хаймека защипало в носу и на глазах выступили слезы. Эта Стефа! Всегда она опережает его, Хаймека, вот как сегодня. Но не всегда так будет, дал себе он слово. Стефа, Стефа, Стефа… Какая она все-таки красивая… Был случай, когда она явилась к нему во сне. Снилось ему в тот раз, что стоит он на краю могилы, в которую опустили Ханночку. И вдруг он понимает, что вместо Ханночки в землю сейчас ляжет Стефа. Вы думаете, он огорчился? Ничуть не бывало. Наоборот. Потому что теперь-то (Хаймек ясно помнит, как он подумал об этом во сне) никогда больше эта Стефа не перебежит ему дорогу.

Но вопреки всем снам, на следующее утро Стефа, как ни в чем не бывало появилась в классе. И теперь, закончив читать стихотворение, гордо оглядывала класс своими синими глазами. Очень красивыми глазами – этого Хаймек не мог не признать.

А учительница, похвалив Стефу, повернулась спиной к доске, и произнесла перед учениками пламенную речь о том дне, годовщину которого они вместе со всей страной сегодня отмечали. О дне Октябрьской революции. Которая освободила человека труда от гнета капитализма. Принеся впервые в человеческой истории свободу всемирному пролетариату.

И капиталистов, и всемирный пролетариат Хаймек представлял несколько смутно. Но учительница говорила так убедительно…

…А потому, дети, после великой революции перед вами распахнулись широкие горизонты… – громко говорила она. – Все будущее сейчас, здесь, расстилается перед вами. Вам очень повезло, дети, что вы попали сюда, в самую свободную страну на свете, в великий Советский Союз. Ведь только здесь завтрашний день полностью принадлежит вам! Кстати, – добавила она, вспомнив, уже другим, будничным тоном, – завтра в школу вам приходить не надо. Праздник…

Из всего, сказанного учительницей, Хаймек ясно понял только это – по праздникам в этой стране не учатся и не работают. Из разговоров, которые повсеместно вели взрослые, он понял еще, что кроме всего прочего праздник будут отмечать. Говорили, что всех переселенцев соберут вечером в бараке-столовой, и что якобы всех их накормят чем-то вкусным. Говорили также (и это звучало совсем уж невероятно), что на вечере раздадут самые настоящие конфеты. А пока что, в подтверждение грядущих чудес учительница вышла из класса и через минуту вернулась с большим подносом пончиков. Настоящих! Пончики были круглые, с дыркой в середине и посыпаны белейшей сахарной пудрой. Учительница улыбнулась, и все вдруг отметили, что на щеках у нее чудеснейшие ямочки.

Осторожно, почти благоговейно учительница пошла между партами, останавливаясь на каждом ряду. Она ставила на парту поднос, и каждый мог взять себе тот пончик, который ему больше нравился.

Хаймеку нравились все. Он, если бы это было можно, съел бы, наверное, весь поднос. А пока что он решил, что возьмет с подноса три штуки – один себе, один маме и один – папе. Конечно, он был уверен, что они скажут ему: «Ешь сам, сынок…» Он, скорее всего, откажется… но если они будут настаивать… И тогда он съест три… целых три замечательных, прекрасных, великолепных пончика с вареньем внутри и сахарной пудрой снаружи.

Так оно и вышло. Правда, не совсем так. Даже совершенно не так. Этим же вечером, испытывая чувство вины, поглядывал Хаймек на родителей, которые, к слову сказать, ни в чем его не упрекали. Но он-то! Сам-то он каков! С другой стороны что он мог поделать, если в школе ему – как, впрочем, и всем остальным, разрешили взять с подноса только один пончик. Один! Хаймек даже не понял, куда он делся, этот пончик. И не только сам пончик исчез, не оставив следа – не осталось следа даже от сахарной пудры, которая прилипла было к его пальцам. Он до конца урока еще облизывал их.

Нет, ничего он не помнил. Даже того, как этот пончик попал ему в рот. А он-то мечтал угостить маму и папу!

Рассказывая о случившемся, он расплакался, и плакал так горько, что родителям пришлось его утешать. Есть из-за чего плакать! Пончик! Подумаешь, какое дело. Пусть он подождет до вечера, и тогда он своими глазами увидит в столовой, как такими же пончиками будут угощать всех. И маму, и папу. И, разумеется, самого Хаймека – еще раз. Вот увидишь!

Вечером в помещении барака-столовой состоялось торжественное собрание спецпереселенцев и праздничный концерт их же силами. Концерт начался сразу же после того, как закончил свою речь коротышка-комендант. Не успел он произнести последнее слово, как на сцене появился ведущий – парикмахер Гиршель. При виде него все в зале заулыбались. Этот обязательно что-нибудь отмочит, можете не сомневаться! Ибо этот Гиршель… словом, это был тот еще парень. Палец в рот не клади… Неподражаемый и неисправимый балагур и шутник, таким надо родиться. В свое время он работал женским парикмахером в лучшем салоне Варшавы, и, как утверждал его хозяин, мог рассмешить даже покойника. Его так и звали – «этот Гиршель». А когда упоминали в разговоре, то говорили так: «тот самый парень из Варшавы». Вот именно – парень. Он успевал повсюду. Недаром его жена, Нехама, между делом уже успела разрешиться младенцем.