Я плохая мать? И 33 других вопроса, который портят жизнь родителям - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Кронгауз cтр.№ 25

Все шло хорошо до того момента, пока папа не спросил, не знаю ли я, кто ездил на его машине. Это было уже слишком. Я сказала, что знать не знаю. Дело в том, сказал он, что я всегда оставляю машину на скорости, а она стоит на ручнике, и сиденье к тому же очень близко к рулю.

Шли недели ссоры, я стояла на своем, папа – на своем, он хотел, чтобы я сказала правду. Переговоры велись через маму и в какой-то момент зашли уже в такой тупик, что я честно сказала: “Это же совершенно очевидно с самого начала, но почему-то я не хочу это признавать, так зачем меня заставлять? Вы это знаете, я это знаю, кому это все нужно?” Я так и не призналась в том, что ездила на папиной машине. Та ссора сыграла свою роковую роль в обрушении нашей совместной с родителями жизни. Но я до сих пор считаю, что дети имеют право врать.

Сейчас я рассказываю родителям все и даже чуть больше, чем стоило бы. И всегда рассказывала. И даже давно не вру, хотя, мне кажется, иногда стоило бы. Многие диалоги я пересказываю им дословно, я рассказываю обо всех своих проблемах, они в подробностях знали все о том, как я первый раз попробовала травку, о моей личной жизни. Вранье не было ни результатом, ни причиной какой-то потери доверия. Вранье существовало отдельно, как всегда и существует.

Дети и взрослые врут по одним и тем же причинам – чтобы чего-то не было. Они не хотят расстраивать или не хотят нести ответственность. И это не связано с тем, что вы что-то сделали не так, но и не значит, что вы все делали так.

Я могла понести ответственность за одну машину, но две машины были выше моих сил. Лева не может иногда нести ответственность за то, что он в сто семнадцатый раз раскрутил рулон туалетной бумаги. И он говорит, что это не он, а Яша. Он знает, что я знаю, что это он. Я знаю, что это он. Он знает, что это нехорошо. И он не хочет, чтобы я думала, что это он, потому что знает, что я не хочу, чтобы он так делал. Но ему очень интересно и очень хочется. И ему очень хочется, чтобы ему верили, даже когда знают, что он врет. И он знает, что Яшу никто не будет ругать.

Дети врут оттого, что их ругают, оттого, что их жизнь гораздо интереснее, чем разрешают родители, или, наоборот, иногда врут оттого, что жизнь не такая интересная. Через вранье дети выстраивают ту реальность, в которой хотят их видеть родители или в которой они сами хотят оказаться. Первый случай – проблема родителей. Второй – проблема детей. Но и в том, и в другом случае вранье – важный этап в выстраивании этой реальности. Этап роста. Главное – объяснить, что врать нехорошо. И соврать, что врать нельзя.

Ну а история с угнанной и разбитой машиной, конечно, стала семейной веселой легендой.

Если Лева растет классическим вудиалленовским невротиком – протирает тряпочкой стулья, десять раз смотрит налево-направо перед тем, как перейти дорогу, семь раз уточняет все планы на сегодня и никогда ни за что не подвергает себя опасности, то Яша растет голливудским супергероем – он не то что налево-направо не смотрит, он просто, идя по тротуару, резко поворачивает и выбегает на дорогу, залезает по колючей проволоке на голых руках и с той же нежной улыбкой пытается спрыгнуть с балкона, предварительно подставив стул. Такое ощущение, что весь инстинкт самосохранения достался Леве, а у Яши он просто отсутствует. И поэтому Яше приходится все время и все запрещать. Потому что если он что-то хочет – это обязательно ударит его по голове, током, упадет на него или порежет. Даже карандашом он будет тыкать в глаз, а невинным пластилином – залеплять уши и ноздри.

Я бы запретила ему вылезать из кровати, если б не боялась, что он будет раскачиваться до тех пор, пока кровать не перевернется и не стукнет его по голове. Любое затишье от Яши – это катастрофа, поэтому в некотором смысле мне спокойней, когда он ходит за мной хвостом и ноет, – так я хотя бы знаю, что с ним все в порядке.

Я за него боюсь. Боюсь, что он причинит себе вред, боюсь, что чем дальше, тем опаснее будут его развлечения.

Именно от этого ведь берется идея что-то запрещать детям. Съест много конфет – будут больные зубы и желудок, надо будет ходить к стоматологу, сверлить, будет больно. Будет поздно возвращаться – нападет кто-нибудь. Будет дружить с плохими мальчиками – войдет в привычку, попробует героин. Не будет делать уроки – не поступит в университет, пойдет в ПТУ, станет сантехником, будет ему ничего не интересно. Будет смотреть глупые мультики – станет дураком с плохим вкусом, и не о чем нам будет поговорить. Будет залезать высоко – сломает когда-нибудь шею.

Кажется, что детей можно оградить. Запретив им что-то сейчас, оградить их от чего-то в далеком будущем. Надо только точно понять, что к чему ведет, и это запретить. Когда Лева родился, у меня был довольно длинный и довольно предсказуемый список запретов. Его так просто завести, когда речь идет о маленьком, полностью зависящем от тебя ребенке. Легко проявлять власть там, где она у тебя есть.

К тому же Лева все-таки удивительно послушный и удобный ребенок. Так что в нашем доме мы легко запретили сладкое детям, газировку и залезать куда ни попадя.

В дальнейшем я планировала запретить прогуливать уроки и бросать школу, запретить не говорить мне, куда они уходят, запретить ходить без шапки зимой, пить до 16 лет, курить, слушать плохую музыку, не мыть волосы, синтетические наркотики запретить, не поступать в университет запретить, но, главное, запретить туннели в ушах. Почему-то туннели в ушах пугают меня больше всего – знаете, это когда в мочке уха появляется дырка-туннель, очень модно и очень страшно. Особенно страшно, когда из этих туннелей вынимают сережку, а сама дырка-туннель остается, а иногда еще мочка уха и рвется. В общем, туннели в ушах – это страшно.

Я долго размышляла над тем, как запрещать тонко, ведь все же объясняют, что ребенку нельзя просто запрещать. Он от этого теряет интерес или начинает делать что-то тайком, а это еще опаснее.

Казалось, что если выстроить правильную линию запретов, то все будет хорошо. Будет учиться – будет больше шансов устроиться, будет аккуратным и внимательным – не будет ошибаться, научится относиться к деньгам правильно – не будет нищим, научится себя ограничивать – будет ценить то, что имеет. Буду интересоваться их жизнью, и когда они вырастут, у нас будут доверительные отношения. Так я думала, уже догадываясь, что это все неправда.

Я познакомилась в Израиле с семьей современного художника. Им обоим за семьдесят, и у них двое взрослых детей – дочь входит в какой-то топ голливудских продюсеров и недавно родила подряд тройняшек и двойняшек, сын – известный архитектор, у него жена и двое детей. Каждый раз, когда мы приходили к ним в гости, они доставали из шкафа гигантские коробки конфет и выдавали моим детям. Сначала я пыталась учить Леву говорить спасибо за каждую конфету, потом просто ограничивать их количество. После тонны конфет Лева начинал сходить с ума и, конечно, вис на них от большой любви. Я пыталась сказать ему, что не стоит приставать к людям и пусть он немножко посидит. А они все смотрели на меня как на сумасшедшую и в какой-то момент спросили меня, зачем я это делаю.