Улыбка Лизы. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Никитина cтр.№ 14

– Лошадь-то, что под Великолепным неаполитанским королём, дарёная.

В бою на копьях щуплый Лоренцо Медичи удалью не блистал, и будучи задетым копьём здоровяка Диониджи Пуччи, токмо благодаря святому покровителю остался в седле, а не сверзился под копыта разгорячённых жеребцов. В толпе послышались обидные для него смешки:

– Удовольствия Венеры, видать, вовсе ослабили наследника Подагрика.

– Потому и невесту так скоро сыскали, – вторил ему одинокий голос.

Турнир закончился ночью, когда над церковью Санта-Кроче завис белёсый серп новорождённой луны, а Лоренцо получил из рук красавицы Лукреции серебряный шлем Марса. По освещённой сотнями факелов и засыпанной белым речным песком улице чулочников – виа деи Калзалуоли – молодые патриции двинулись во дворец на виа Ларга, а флорентийцы всю ночь плясали салтареллу11 и пили вино, выставленное в бочках на площадях. Денег на джостру Медичи не пожалели.

Долго ещё, сотворив вечернюю молитву и задув свечи, молодые подмастерья слышали возгласы ночных бражников: «…Счастья хочешь – счастлив будь нынче, завтра неизвестно»12. Без сна ворочался на соломенном тюфяке Леонардо. Он вспоминал то породистых скакунов, то восхитительные наряды патрициев и думал, что большие бриллианты должны иметь достойную оправу, а красивые люди – роскошные одежды, ибо, как всякая красивая душа заключена в красивую оболочку, то и оболочка сия должна пребывать в роскошном оформлении.

* * *

Если рукопись написана на смеси старых диалектов, то переведена достаточно вольно. Хотя художественный перевод и не обязан соответствовать оригиналу, размышляет Пол. Стилизация под позднее средневековье местами не выдержана, но Бьянкини объясняет это недостаточным опытом в переводах. Возможно, так оно и есть. Если бы захотел выдать за средневековую рукопись новодел, то стилизовал бы его полностью, а не кусками, да и текст, скорее, подтверждает плохое знание английского и, очевидно, чужого для него языка. Итальянец намекает на некие исторические факты, обнаруженные им в рукописи. Интересно, в каких смертных грехах замешан Франческо Мельци, кроме неумения толково распорядиться свалившимся на него наследством? Но винить его одного, пожалуй, несправедливо.

Пол потягивается всем телом и устало откидывается на спинку кресла – хочется размять ноги, затёкшие от неподвижности за четыре часа перелёта.

В легенде семейства Мельци непременно упоминается о муках совести прадеда Витторио, долго не решавшегося продать семнадцать бумажных листков, исписанных каракулями средневекового гения. Записки, переходившие на протяжение пятнадцати поколений к старшему сыну в семье, прибыли в Америку вместе с Витторио под коленкоровым подкладом фанерного чемодана. Пол полагает, что прадед был слишком тщеславен. Его желание выбиться в ряды счастливчиков с увесистыми кошельками было столь велико, что никакие угрызения совести не помешали сбыть американскому нуворишу семнадцать листков, разрисованных рукой Леонардо.

«Так чего же всё-таки добивается итальянец? – спрашивает себя Пол, спускаясь по трапу самолёта в забытом богом на задворках Сибири аэропорту Богашёво – с единственной взлётно-посадочной полосой, утонувшей в лужах талого снега. – Неужели робкий флегматик Франческо Мельци и в самом деле оставил рукопись очевидца жизни Леонардо да Винчи?»

ТОМСК. АПРЕЛЬ 1993 ГОДА

Переход к реальности слишком мучителен. Каждое утро, едва разлепив глаза, она вспоминает. Каждый день для неё теперь начинается с ощущения холодной неприютности. Ей хочется навсегда остаться в забытье – в мире сновидений. Только в них она теперь счастлива, но и они – слишком хрупкая субстанция – исчезают мгновенно от всякой ерунды: вежливого стука в дверь; карканья вороны; монотонной капели за окном; случайно обронённой на кухне ложки. В доме теперь все говорят полушёпотом. Лиза прислушивается к разговору Миши и мамы в соседней комнате и бросает взгляд на кварцевые часы в деревянной рамке – почти восемь. Она включает телевизор.

Третью неделю подряд каждое утро в программе «Криминальная хроника» ровно одну минуту – всего лишь минуту и ни секундой больше – с экрана телевизора улыбается Пашка. Фотография сделана Мишей прошлым летом в предгорьях Алтая. Они тогда вместе отдыхали на Телецком озере. Неподалёку от кемпинга, километрах в двух, обнаружили племенной конный завод, где разводили белых орловских рысаков и экзотичных, даже для Алтая, пятнистых далматинцев. Бывший конюх совхоза Сеня – когда совхоз назвали заводом, Сеня превратился в берейтора – обучал любителей, вроде них, держаться в седле. За весьма доступную плату они весь месяц брали лошадей для прогулок в горах. На фотографии Пашка на своём любимом Орлике. Счастливое лицо красивого сероглазого мальчика, низко склонившегося к холке коня с такими странными глазами: зрачки и радужка совсем светлые и кажутся прозрачными, невидящими. Чубарые далматинцы, прежде табунами бродившие по горным тропам и лугам Алтая, сейчас рождаются редко. Берейтор Сеня поведал о героическом прошлом жеребца, а Пашка потом пересказывал всем знакомым о подвиге своего любимца.

– Он такой бесстрашный! Отбил у волков двух жеребят. Ночью табун пасётся один, и вдруг – стая волков… А когда у них щенки, они ничего не боятся, нападают даже вблизи аула, но Орлик не сплоховал.

Он любовно гладил жеребца по серебристо-платиновой гриве, касаясь щекой плюшевой лошадиной морды. Таким его и запечатлел Миша. В то лето Пашка совсем мало купался. Между прогулками верхом он всё свободное время рисовал далматинцев, и эта внезапная страсть к лошадям кажется сейчас Лизе не случайной.

Разыскное дело в милиции заводят, как положено по инструкции, – после приёма заявления о пропаже ребёнка. После этого на квартиру к ним приходит следователь, с ним криминалист – женщина в форме и без возраста, двое понятых – соседи по подъезду из сорок пятой квартиры.

Кудрявый жизнерадостный следователь, похожий на Куравлёва в молодости (или на Балаганова?) роется в шкафу с одеждой и бодро отбивает языком идиотский мотивчик: «…Цок, цок, цок, цок… царарам… царам… Цок, цок, цок, цок… царарам… царам…» Он копается в вещах, беспрестанно роняя их на пол. Локтем задевает на книжной полке пухлую картонную папку-скоросшиватель, и та глухо шлёпается на ковёр. Пашкины рисунки разноцветными птицами кружатся по комнате, опускаясь под ноги. Лиза собирает все до единого. Прижимает к груди.

– А дневник? Дневник он случайно не вёл? Или не знаете? – перебирая школьные тетрадки, спрашивает Балаганов.

Лиза молча качает головой, и непонятно, к чему относится её жест: то ли не вёл, то ли не знаю, но на формально заданный вопрос следователь и не ждёт точного ответа. Он изымает расчёску и поношенный Пашкин свитер.

– Для идентификации личности, – кратко поясняет притихшим родственникам.

Женщина-криминалист работает молча: густо посыпав угольным порошком крышку письменного стола, кисточкой размазывает желтоватый рыхлый шарик по поверхности забытой на столе чашке из-под чая; собирает липкой лентой отпечатки пальцев. Никто с того самого дня ни к чему не прикасался в Пашиной комнате. Ничего не трогал.