Видоискательница - читать онлайн книгу. Автор: Софья Купряшина cтр.№ 22

Следующее событие потрясло вообще всех. Ванда, как всегда, нарезала кисти и вдруг грохнулась вместе со стулом на пол. Поросяева подбежала к ней со шпулями.

— Ой, Лидок, сколько раз была беременна — никогда такого токсикоза не было, — прошептала бледная Ванда.

— А сколько ж тебе лет, Ванда, голубушка?

— А и что ж. Пятнадцать. Смолыгин-то… грозился все… скажу, мол… Да не сказал бы, хоть бы сто ежей ему хором в жопу запустили… Любит он меня… А я ведь с двенадцати лет… это… на вокзале…

«Уж не припадок ли у нее начался?..» — подумала Поросяева.

— Что с двенадцати лет? Мороженым торговала?

— Каким мороженым?! Пиздой! Ясно тебе?! Вот этой вот самой!

— A-а, ну это ничего. Это пройдет. А теперь живенько — Ноздратенко! Труби гинекологическую тревогу! — закричала Лида на весь цех.

Шпули смешались.

Роды. — Смерть учителя. — Нарушение кода. — Прощай, Ванда

Чистая белая палата не радовала Ванду Лисицкую. Не радовал черноглазый смуглый малыш.

Она запахивала халат, распахивала окно и кричала верной Поросяевой:

— Пивка переправь! И сигарет! Банки две б!

— Так ты ж закоди…

— Делай, что говорю!

А в коридоре главного здания коммуны в траурной рамке висел портрет Макаренко. Траурный караул менялся каждые три часа.

Никто не видел Ванду плачущей.

Но теперь, сидя среди роз, апельсинов, девочек и пива, она крепко затягивала и выла:

— Девки, вы все знаете, что я сволота. Руки у меня из жопы растут. Глаза завидущие. Я ведь и у вас попиздила много. Но у меня сын от Макаренко. Я из-за этого старого пидора и пришла сюда, и терпела весь этот маскарад. Вы простите меня, девки. Но теперь все: завод — дом — молочная кухня. Выблядовалась я до предела. А он мне глаза открыл: «Кли-и-тор, — говорит, — потрогаю тебе, кли-и-итор. Так — говорит, — приятнее, если ебаться и подрачивать». А меня на вокзале драли, как пиздили, — кто во что горазд. Я и слова-то такого не знала: «кли-тор» — будто ручеек журчит, молочная речка. А книжки какие мне читал по ночам! «Добрый день»… «Приятного аппетита»…

И тут у нее начался настоящий припадок. Сестры с бараньими глазами побежали все в одну сторону и долго не возвращались. А Ванда стукнулась головой об угол кровати и больше в себя не пришла. Так закончилось ее пребывание в коммуне им. Петра Великого.

В Доме Герцена один молочный вегетарианец, филолог с головенкой китайца — … — лицейская сволочь, разрешенная большевиками для пользы науки, — сторожит в специальном музее веревку удавленника Сережи Есенина.

О. Мандельштам, «Четвертая проза»

Ловилий Униформович, велите подавать!

Тверской бульвар есть непереносимость пространства и несмыкание его. Сцена непереносимости. Замещение солей на что-то другое.

Обломки дыма.

Меня больше нет.

(надпись на двери мелом)

Салют в честь дня.

Скоро я смогу выебать себя в рот.

(из дневника гимнаста)

Или рассказывать свои сны: утром, в тумане, сонным мудицам, когда в синейшее окно впадает лист и не заутрело еща.

Подморозило, бля. Боты стоптались.

Спижжено:

стакан мудачьего кагора

помидор гнилой

грызена корка

крем для ног «Эффект» лежит вместе с сапожными щетками и кремом для сапог. Это загадка.

Тверской бульвар есть теория возмущенного движения. Возмущение — жестовая орфограмма. Возмущение в движении. Радиокомпозиция «Я гоняюсь, как мудак, за туманом» (в приложении). Достигал — Нахтигаль. Золото стрелки. Твердить вердикт. Застарелый мастер Зуб (молчат, притырки; догонки хотят). Полное пространство. Подлое. Больные дебаркадеры (и добавить: декабря). Графика мертва. Черно-белого текста. Сыновняя улица Мамыш-Улы.

Надо облюбить это пространство. Но смогу ли я вспомнить что-то кроме холода?

Мед и мел. Медимел — фамилия и фамилия Олинсон.

Тверской бульвар есть гормональный укол в матку.

крик виз

краг визг

вонз. игла —

потревожила и ушла

обратный путь

падает грудь

Пустозерск, Белосток

«Голубые края серебра»

A question:

— Скажите, я доеду на этом троллейбусе?

Reply:

— Куда?

— Ну, это… как его… к метро…

— Какому?

— Ну…

Внезапно оборачиваюсь, хватаю ветку дерева, велю, куда положить потерянные ключи, со всей этой занудной сибирской обстоятельностью описываю город К.

На философии у меня встал клитор и необычайно разросся, и лектор всю лекцию простоял у моего стула, прикованный мощным сексуальным потоком. Тьфу, тьфу. Я стала вспоминать все подряд: беременную женщину, изнасилованную мною два года назад в туалете института, и ее ушастого мелкого мужа, боявшегося мне перечить, парты, исписанные моими нецензурными призывами, и вот я снова такая же, со своей беззаветной и беззащитной эрекцией, и уже пьяная умею и писать, и говорю, только падаю с лестницы, волос не укладываю, курю где попало, а дома хорошо — молоко. Новый метод подразумевает полную полноту мягкой жизни, без подлого циничного нахальства и всей атрибутики нечистот. Не хочу боле писать про плохое! Ура! И не буду про интимные отношения!

Кутафа

Надо было тащиться за учительницей через весь город и завлекать ее. Опозданием на экзамен нельзя было завлечь: этим можно было снять остуду; надо было упомянуть и выделить общее:

вскользь — о предмете как о точной дисциплине; о запущенном неврозе другого жанра, который не письменный, а риторический; о допинге; доверительный сленг — мой голос ложился на ее (голос) и был как глосса: чуть — хрип — это кофе — как крем в ее ротовые морщины; большие глаза китайской керамики.

Кутафа, обернись! Насчет того, что кто-то тонул в чьих-то глазах, но мягко. Кто ее так наморщил? Дикие туманы царствования. И сгорбившись, отставив сапожок, ослабнув, вся вытянулась в сигарету (длинными пальцами мешала табак, травы, порошок: зрачки залили глаза).

— Отчего ты темная?

— От коридора.

Она слушала, как дети и мужчины — занятное, но непонятно от кого: растерянно. Ей нравилось, что я на ударении смазываюсь голосово, что я легко управляю своими обертонами. У меня получалось смешно: об универсализме в античности, о тождестве философии и математики, «взаимопроникновение всего во все», «сопрячь интеграл и ветер», о пушкинских неприличиях, и она уже совсем подумала, что мы на кофейном диване, и очнулась, и крикнула, и пожелала удачи, и с тех пор УЛЫБАЛАСЬ МНЕ ВСЕГДА.