Что-то в этом есть.
* * *
– Перечислил. – Паша прошел на кухню, сел за стол.
– Есть будешь? – Настя поставила перед ним блюдо с сушеными яблоками. Сушила сама, прошлой осенью, из подмосковных яблок. Нашли старушку, у которой урожай пропадал, купили его задешево, а потом в Москве Настя на специальном аппарате для сушки овощей и фруктов их все за несколько дней высушила. Сложила в наволочки, а наволочки – в кладовку.
Отличный девайс для сезонных продуктов – этот самый агрегат, сушилка. Конечно, не сразу получилось его освоить: то слива осталась сырой, мошки в ней завелись, то кабачки перележали, не разгрызть их. Но если приноровиться, то результат превосходный. А как еще хранить сезонные продукты? Не варенье же из них варить, убивая все витамины… Потом, в варенье сахар надо добавлять в диких количествах, что тоже неполезно.
Паша принялся жевать дольки сушеных яблок.
– А Юрка хоть деньги получил? – с беспокойством спросила Настя.
– Получил. Потом позвонил, что все в порядке.
– Это хорошо, – вздохнула Настя. – А то я, знаешь, не очень доверяю всем этим современным технологиям, когда деньги даже пощупать нельзя. А как там Юрка?
– Говорит, с женой развелся. Конечно, если деньги есть, за день разведут.
– С Марьяной?
– Ну а с кем? Она гуляла от него страшно. Да ты видела. Бедный Юрка.
– Ага, – вздохнула Настя. Вспомнила, как в позапрошлом году, когда они собирались у Юры Изборского на Новый год, пьяная Марьяна приставала к Паше с поцелуйчиками. Пашу потом стошнило. А Юре они сказали, чтобы его не расстраивать, что это оливки были несвежие, наверное.
– И Егор – развелся уже с Лизой? Я у Юры не стал уточнять, неудобно. То ли они в ссоре, то ли помирились уже…
– Да кто их знает? Мне кажется, это у них у всех кризис среднего возраста.
– Кстати, Егор действительно в больнице был, чуть не умер, – меланхолично добавил Паша.
– Но выздоровел же, как огурчик сейчас? Слушай, что ты все думаешь об этом…
Паша махнул рукой, скорчил гримасу. Кажется, он до сих пор переживал из-за того случая. Когда звонила Тая, просила денег на лекарства Егору, а они засомневались – не разводка ли это все… Оказалось, правда, не разводка. Но чего теперь переживать, Юрка же помог, нашел деньги на лечение друга. А им потом тому же Юрке пришлось их отдавать, ту же самую сумму.
Правильно говорят, что у богатых всегда деньги к деньгам.
– Еще Юра сказал, что Ася в больницу попала. Но тоже пока обошлось.
– А с ней что?
– Сердце вроде.
– Вот. Ест что ни попадя! Это ведь с чего ее разнесло… От той самой химии, что кладут в продукты. Раньше людей с ожирением мало было, все ели натуральные, здоровые продукты и не толстели.
– А Ваня Широков опять в Ялту улетел и, судя по всему, надолго. Собирается там виноградарством заниматься. Не знаю, верить этому или нет.
– Ну надо же… Удивительно. Живут же люди.
– Послушай, Настя. Мы бы тоже так могли.
– Как – так? Откуда у нас виноградники?
– Мы бы могли купить участок с землей, с садом и уехать туда. И жить своим урожаем. И есть нормальные продукты, дышать свежим воздухом.
– Да сейчас Подмосковье не дешевле Москвы, – неуверенно возразила Настя.
– А зачем нам Подмосковье? Оно тоже все отравлено. Надо найти участок километров за триста отсюда. И дешево, и экологично.
– А деньги?
– Денег немножко есть, проценты накопились, и еще у того же Юрки займем в этот раз.
– А если опять не получится? И не хочу я больше занимать, и ни о каких кредитах слышать не хочу… – сердито возразила Настя.
– Давай тогда продадим эту квартиру. Переберемся в сельскую местность. Мы же тут умрем, Настенька. Мы тут никому не нужны. И нам никто не нужен.
Настя некоторое время молчала. Она и сама думала не раз о чем-то подобном, муж просто озвучил ее мысли.
Что их здесь держит? Ничего. Кому они тут нужны? Никому. Друзья живут какой-то своей, другой, чужой жизнью, с жиру бесятся. Они давно – Паша и Настя Тягуновы – никому из окружающих непонятны. И только Ваня, получается, решился на поступок…
– Я бы корову завел, – мечтательно сказал Паша. – Я мечтаю о деревенском молоке, живом, настоящем, а не о том, что у нас продают – из порошка, нормализованного и восстановленного.
– И коз бы завести, – вдруг вырвалось у Насти.
– И кур. Которых бы мы не кололи антибиотиками. И чтобы яйца на завтрак есть свежие, живые… – добавил Паша.
Настя засмеялась – такой он был сейчас смешной и милый. Единственный человек в мире, для которого ей ничего не было жалко. За которым она была готова идти куда угодно.
Хоть на край света.
* * *
Доктора он посетил с визитом, кстати, года два назад. И что? Анализы в норме, прочие показатели – тоже. Сказали, что проблемы в интимной жизни – психогенного характера. То есть надо голову и нервы сначала полечить, а потом и интим сам собой наладится.
Юрий при всем при том, что уважал медицину, такому диагнозу не поверил. Или не захотел поверить.
Он сильный мужик, он знает, что делать, у него нет проблем с головой, с восприятием мира.
Но этой весной что-то такое произошло, важное.
Юрий уже не был ни в чем уверен. Особенно в том, что он знает и понимает все.
Он уже не был уверен в том, что он всегда прав.
Нет.
Жизнь – это такая… тонкая материя, что ли. Ужасно хрупкая штука. Очень сложная система. Не учтешь одного – другое развалится. Забудешь в одном месте – потеряешь в другом. Не соблюдешь правила здесь – получишь «подножку» где-то там. Как это называется, как одним словом обозначить это все?
А, гармония.
Кажется, именно этой весной Юрий начал потихоньку понимать законы этой самой гармонии. Простил всех, кого должен был простить, сам раскаялся в том, чего наворотил когда-то. Стал добрее. Нет, не размяк, не ударился в пустую сентиментальность, а именно – перестал сердиться на всякие мелочи, на ерунду.
Он уже больше не злился на всех подряд. Даже на Марьяну не злился. Она такая, что ж теперь. Просто не его человек.
Егор – конечно, свинтус, но друг раскаялся. Признался, что у него был роман с Марьяной. И попросил прощения. Но это, конечно, не просто так, это Юрию было наказание – за Таю. Так зачем теперь на Егора злиться, это сама жизнь наказала Юрия… против гармонии ведь не попрешь.
Если бы Марьяна любила Юрия, а он – ее, если бы у них был невероятный роман, прекрасная счастливая жизнь, тогда да, Егор был бы негодяем, влезая в их семейную жизнь. Но счастья не наблюдалось в семье Изборских. И любви – тоже.