Уроки атеизма - читать онлайн книгу. Автор: Александр Невзоров cтр.№ 43

Вот такое любопытное и знаковое происхождение русского народного православного праздника. Иначе говоря, тысячи, десятки и сотни тысяч людей употребляют этот термин, совершенно не задумываясь и не зная того, что он обозначает массовое истребление детей и торжество по этому поводу.

Что же касается бездумного употребления различных слов, то теперь попа можно узнать с закрытыми глазами: если вы где-нибудь услышите разговор про законы термодинамики или слово «энтропия», можно с уверенностью говорить, что эти слова произносит поп. Я не знаю, кто научил главного попа Гундяева слову «энтропия», но количество наукообразных терминов, совершенно неприменимых ни к теории эволюции, ни к теории абиогенеза, ни к одной вообще научной реальности, в поповской речи стало зашкаливать. Точно так же они вдруг очень полюбили говорить на тему начал термодинамики – судя по всему, абсолютно не умея их формулировать и не зная, о чем вообще идет речь, однако же попугайски повторяя умные слова применительно к своим поповским идеям, что выглядит, конечно, феерически смешно.

Как мы видим, активное ундулирование церкви, когда она все тщательнее и сильнее трется об ноги науки и виляет перед ней задом, очень характерно. Удивляет нахальство, рассчитанное на невежество масс, с которым попы пытаются забрить в так называемые верующие, к примеру, Ивана Петровича Павлова или Чарльза Дарвина. Об атеизме Павлова я уже говорил. Что касается атеизма Дарвина, я вас отошлю к замечательной книге под названием «Автобиография», где сэр Чарльз описывает свои ощущения от религии, от христианства, от Евангелия и в конце концов подытоживает: «Заслуживает доверия не в большей мере, чем… верования какого-нибудь дикаря. […] Отвратительное учение!»

На той же странице Дарвин – причем книгу он писал уже в конце жизни, это подведение итогов, это взрослый, сильный, мудрый Дарвин, отвечающий за свои слова, – абсолютно четко заявляет: «В конце концов я стал совершенно неверующим. Но происходило это настолько медленно, что я не чувствовал никакого огорчения и никогда с тех пор даже на единую секунду не усомнился в правильности моего заключения».

Легкомыслие и нахальство, с каким попы пытаются сгрести выдающихся мыслителей и ученых прошлого под свою поповскую гребенку, конечно, поразительны. Хотя тут надо понимать одну очень важную вещь: совершенно неважно, какого цвета кепочка была на свидетеле, иначе говоря, совершенно неважно, какие личные, бытовые или субъективные привычки были у того или иного человека, – важно, какие он дал показания касательно идеи бога. Что далеко ходить – возьмем Грегора Менделя, который был духовным лицом и, вероятно, мог вполне серьезно относиться к религиозным вопросам. Но именно закон расщепления гибридов второго поколения дал тот ключ творцам теории абиогенеза, который позволил окончательно достроить эту теорию. То есть мысль Менделя тоже была прежде всего показаниями против идеи бога.

Или можем вспомнить Чарльза Скотта Шеррингтона – правда, он был не настолько примитивен, чтобы дать себя увлечь какому-то стандартному, традиционному религиозному культу. Он увлекся неогегельянством, которое было модным в Англии в 1930-е годы, и ушел из науки. На его похоронах его ученик Джон Факуар Фультон заметил, что не знает второго такого примера, когда работа ученого настолько полно и всесторонне опровергала бы его личные взгляды. Это надо тоже очень хорошо понимать.

Наконец, что касается взаимоотношений церкви и науки. Поверьте, вы всегда будете по этому поводу слышать ложь, всегда будете слышать нелепые доводы – будто бы, например, Коперник был церковником, будто бы кто-то еще был верующим. Во-первых, помните, что буквально до последнего времени атеистические взгляды были очень опасны для своих носителей и их обнародование могло привести к трагическим последствиям. Во-вторых, действительно, личные бытовые убеждения, как правило, никакой роли не играют.

Насчет опасности – вспомните тот замечательный факт, о котором мы уже говорили и который мало кому известен. Дело ведь не только в десятках и сотнях костров, на которых сжигали ученых. Опасность – это не обязательно публичные казни; это, например, еще и перспектива гнить в тюрьме полтора десятка лет и в ней же умереть. А иногда использовались еще более интересные способы, как это было с великим астрономом Иоганном Кеплером. Для того чтобы держать Кеплера в тонусе, церковники арестовали его мать Катарину и бросили ее в камеру – по обвинению, естественно, в колдовстве и ведовстве. И затем в течение пяти лет время от времени, раз в неделю или две, сжигали какую-нибудь из товарок Катарины Кеплер, сидевших с ней в одной камере по тому же самому обвинению. Естественно, это стимулировало Кеплера быть предельно скромным и в своих лекциях, и в своих трудах. Достаточно сказать, что первое его посмертное издание набрало двадцать два тома ранее неизданных трудов, предельно важных для астрономии и для науки в целом.

Но вернемся к энтропии. Действительно, это звучит очень любопытно. И, пожалуй, надо знать такие простые вещи, которые недоступны попам, – что даже аминокислоты на определенном этапе абиогенеза обладают способностью к очень жесткой и очень интересной, практически структурной выстраиваимости и определяемости.

То есть то, что попы называют словом «энтропия», ни в коем случае энтропией не является. Энтропия – это было любимое словечко провинциальных гинекологов в 1950-е – 1960-е годы. Глядя в основной объект применения своих профессиональных навыков, они трагическим голосом произносили: «Энтропия!» – чем повергали пациенток в ужас и абсолютную покорность.

Позвонил мне как-то раз мой старый друг Александр Петрович Никонов, замечательный писатель, глава Московского атеистического фронта, и предложил подписать петицию против закона об оскорбленных религиозных чувствах. Надо сказать, что эти московские атеисты – замечательные ребята, очень романтичные. Они полагают, что зло – это то, с чем можно бороться путем сбора подписей. Я отказался. Но отказался по совершенно своим причинам. Я считаю, что это, в общем, замечательный закон, замечательные поправки к Уголовному кодексу и что если бы их не было, то надо было бы их либо придумать, либо инициировать их принятие.

Почему? Дело в том, что благодаря этому закону борьба с одуревшим клерикализмом станет по-настоящему интересным делом. Мы получим возможность отполировать о каменную шкуру этого древнего осклизлого монстра из самых глубин Средневековья клинок настоящего атеизма, и настоящий атеизм приобретет в России совершенно иную ценность и иную значимость. Живущие в XXI веке, мы никогда и мечтать-то не могли о том, что сможем встретиться лицом к лицу с этой тварью.

Напомню, что этот или подобный закон в свое время стоил прерванных жизней и сломанных судеб таких потрясающих людей, как Жюльен Ламетри, Галилео Галилей, Мигель Сервет. У нас есть возможность встретиться с ним и, возможно, кое за кого из этих людей поквитаться. Не забывайте, что существует такая вещь, как эзопов язык. Известно, что ребята в черных кастрюлях, которые устраивают шествия с какими-то, если я не ошибаюсь, ноликами на груди, никогда не отличались особой сообразительностью и не понимают всех возможностей, которые дает эзопов язык. К тому же если раньше свободомыслие клокотало в некоем сосуде и свободно рассеивалось в атмосфере, то теперь закон запаивает этот сосуд и дает возможность для того самого атеистического прорыва, взрыва, если хотите, которого, наверное, так не хватает интеллектуальной жизни России. Так что надо с большим оптимизмом смотреть на то, что происходит.