Необычайная коллекция - читать онлайн книгу. Автор: Бернар Кирини cтр.№ 25

Гулд рассеянно полистал свой блокнот:

— Давайте перейдем к тому, что делает эти книги необыкновенными; ведь, в сущности, все, что я сказал, занятно, но не чудесно. — Он глубоко вздохнул: — Итак, те книги, что я здесь собрал, были тщательно обработаны их авторами, отшлифованы, как бриллианты. Удивительная битва, поединок между писателем и его текстом. И что же? Невероятно, но книги хранят память об этой битве и сами по себе силятся продолжить замысел автора. Если выразиться точнее, они правят себя сами, без вмешательства человека. Они изменяются, они худеют, приняв эстафету у создавшего их писателя.

Я нахмурился; предупреждая мой скептицизм, Гулд открыл блокнот и перешел к записям.

— Возьмем, например, «Оскорбление нравственности», психологический роман Альфреда Бендерса, вышедший в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году. Этот писатель не прославил свое имя и, опубликовав лишь еще один роман, обратился затем к кино, тоже без успеха. Эта книга у меня уже девятнадцать лет. Когда я купил ее, в ней было семьдесят пять тысяч шестьсот семьдесят семь слов, в среднем по триста десять на странице, — по крайней мере, так говорил продавший мне ее букинист, человек прижимистый, который был, могу вас заверить, весьма скрупулезен с цифрами. Пять лет спустя, хотите верьте, хотите нет, слов осталось всего семьдесят четыре тысячи восемьсот восемьдесят шесть. Роман «похудел» на семьсот девяносто одно слово. Это факт. При том что он не покидал этой комнаты! Никакого обмана, никаких подтасовок и манипуляций. Следуя перфекционизму Бендерса, «Оскорбление нравственности» само избавилось от нескольких сотен ненужных вокабул, самостоятельно продолжая путь к своему «идеальному весу». И вправду, когда я перечитал роман, он показался мне лучше; пусть неуловимо, но что-то в нем изменилось, — текст стал ритмичнее, легче. Другие владельцы этой книги подтвердили мои наблюдения: повсюду в мире экземпляры «Оскорбления нравственности» худеют. Посчитайте, если у вас хватит духу: держу пари, что текст уже прошел планку в семьдесят четыре тысячи слов. Невероятно, правда?

Это было и впрямь поразительно, и я пожалел, что процесс слишком медленный, чтобы разглядеть его невооруженным глазом.

— Они худеют месяцами, порой годами, — подтвердил Гулд. — Невозможно увидеть, как они становятся тоньше.

Я заметил, что можно было бы фотографировать ежедневно каждую страницу, а потом смонтировать снимки и посмотреть их в ускоренном темпе, чтобы воочию увидеть метаморфозу. Гулд нашел, что это неплохая идея, но выразил сомнение, что книги поддадутся такого рода наблюдениям.

— Сами понимаете, я много раз пытался застигнуть их врасплох. Но мне это так и не удалось. Одно время это стало у меня манией: каждый день я открывал книгу из этой секции, всегда на одной и той же странице, которую знал наизусть; я ждал момента, когда на ней станет меньше слов, чем накануне. Увы, не дождался. Я пришел к выводу, что ничего не произойдет, пока я буду за ними следить, и что надо дать моим книгам спокойно худеть без свидетелей. Как бродит вино или зреют сыры: нельзя их трогать, пусть природа делает свое дело. Попытки ускорить процесс ничего не дадут, наоборот, есть риск его остановить. Вот почему я попросил вас не разговаривать громко, чтобы не помешать брожению моих книг.

Тем не менее в свой блокнот Гулд заносит ежемесячный баланс слов из нескольких романов, а каждые пять лет подводит общий итог.

— Мы делаем это командой и проводим немало приятных часов за подсчетом слов. Если хотите, присоединяйтесь к нам в следующий раз.

Проглядев выписки Гулда, я убедился, что процесс и вправду идет очень медленно: часто страница месяцами, а то и годами остается неизменной. А потом, в один прекрасный день, она вдруг теряет слово или два: раз — и нет их, словно и не бывало! У Гулда и на это нашлось объяснение:

— Большинство уже сильно похудели (или потолстели, ведь, как я вам говорил, некоторым надо набрать вес, чтобы достичь совершенства, хоть это бывает и реже), и правки, необходимой для достижения идеального веса, все меньше. Так что дело это медленное, кропотливое. Порой я задаюсь вопросом, закончится ли это когда-нибудь. Возможно ли для какой бы то ни было книги по-настоящему достичь пресловутого совершенства? Быть может, все эти улучшения асимптотические: все больше приближаясь к абсолюту, тексты не достигнут его никогда. Они так и будут исчезать, капля по капле, до скончания времен. Через десять лет словом больше на двести тридцать четвертой странице, через двадцать словом меньше на шестьдесят седьмой и так далее.

Листая блокнот, я заметил, что некоторые книги худеют быстрее.

— Смотрите, вот в этой, — сказал я Гулду, — восемьдесят девять тысяч пятьсот пятьдесят шесть слов в семьдесят шестом году, семьдесят пять тысяч восемьдесят девять в семьдесят седьмом, еще через год — семьдесят две тысячи восемьдесят семь...

Гулд улыбнулся.

— Да, есть и такие торопыги. Смотрите, вот эта еще того лучше: она теряет не слова, а целые страницы! Это просто поразительно. В восемьдесят шестом — двести двадцать шесть страниц. В восемьдесят восьмом — вдвое меньше. Когда я открывал ее в последний раз, в ней оставалось всего полтора десятка страничек. Я убрал ее с полки и запер в сейф, как помещают умирающего под кислородную палатку. Не исключено, что сейчас она совсем исчезла.

Я попросил Гулда объяснить мне это чудо, и он в ответ расхохотался.

— Вы не понимаете? Эти романы сами стремятся к совершенству, которого не смог или не сумел добиться автор. Но для некоторых совершенство недостижимо, потому что они изначально слишком плохи. И вот они как бы кончают с собой, укорачиваясь. Это логично: сто пятьдесят плохих страниц лучше, чем двести. А сто лучше, чем сто пятьдесят. И так далее, до титульного листа, до форзаца. Тогда они будут наиболее близки к совершенству, освободившись от всего, что дурно. Лучше для них было бы вовсе не быть написанными; но уж коль скоро они существуют, то постепенно самоуничтожаются.

Я завороженно слушал, и вдруг мне пришла в голову одна мысль.

— Так не похоже ли это на то, что я говорил давеча о писателях, которые, чтобы не написать лишнего, не писали бы вообще?

— Именно так. С той лишь разницей, что это не авторы отрицают себя, а их книги. В сущности, вы правы, и я зря вас осадил: вы попали в самую точку.

Гулд привстал на цыпочки, достал с верхней полки маленькую книжицу и дал ее мне.

— Вот, в порядке извинения. Дарю.

«Разврат в Италии». Представляю себе содержание... Гулд прыснул.

— Поспешите ее прочесть: это подарок скоропортящийся. Очень скверный роман, который сам себя правит, на всех парах стремясь к нулю.

Если бы кто-то вернулся из долгого путешествия, не зная, что недавно открыли способ помолодеть, ему показалось бы, будто он высадился на другую планету. Я, хоть и знаю, что такое эликсир молодости, знаком со многими помолодевшими и не должен бы ничему удивляться, и то, признаться, диву даюсь каждый день.