Если б мы не любили так нежно - читать онлайн книгу. Автор: Овидий Горчаков cтр.№ 105

Москва начала тридцатых годов XVII века. В Кремле Лермонт, один из главных царских телохранителей, был известен всем и каждому из царедворцев. Он же знавал всех Пушкиных и был на короткой ноге с дьяком Грибоедовым, составившим много позднее первый русский учебник истории, в коем он, не ведая горя от ума, тщился доказать, что новая царская династия произошла через Царицу Анастасию от «Государя Прусской земли Романова», родича римского кесаря Августа. Он раскланивался с боярином Боборыкиным и князем Одоевским, с окольничими князем Волконским и Чаадаевым, с князьями-боярами Голицыными, с боярами Лопухиными и Салтыковыми, с боярами Чаадаевыми, Языковыми и Толстыми. Сколько славных имен, фамилий, родов, разновеликих звезд, прославивших себя в прошлом и настоящем и породивших будущую славу своего народа! Со всеми названными дворянами породнятся потомки Лермонта…

Уже первые Романовы — Филарет и Михаил — умели выдавать приказную подделку за народную, выборную волю.

На искупление пленных взимали подворный налог, почитая освобождение взятых в плен русских ратников святым делом.

В 1630 году Джордж Лермонт был в царском дворце, когда Государь принимал иноземных послов: шведского Антона Лимара, голштинского Отто Бруга и турецкого Мусли-Аги.

С 1631 года Царь Михаил Федорович велел всем детям боярским и дворянам быть готовыми к войне. Но легко сказка говорится…

Лермонту да и всем почти офицерам-рейтарам приходилось помогать в обучении не только рейтаров из впервые созданных русских рейтарских полков, но и драгун, коим лет через пятнадцать — двадцать суждено было заменить рейтаров на полях кавалерийских сражений. Эти полки — рейтарские и драгунские — были зародышем регулярной русской кавалерии; обучал он и солдат-пехотинцев — добровольцев дворянчиков из первых шести русских солдатских пехотных полков, куда шли также казаки и вольные «охочие» люди. Из уст ротмистра Лермонта и его сотоварищей-рейтаров сотни и тысячи солдат этих полков впервые услышали слова «дисциплина», «субординация», «атака». Это было еще не обученное, но могучее войско, потому что собиралось оно из добровольцев, из охотников, взявших оружие во имя защиты родины, непоколебимых в своем порыве не дать посрамить землю русскую. Только лет через двадцать станет Москва впервые принудительно набирать в солдаты «даточных людей».

Он учил рубить и колоть с коня, учил офицеров фехтованию: позиция ангард, прямой удар с выпадом, кварта, терс, секуда, полукруг, фланконада, дегаже и прямой удар! Даже французы и итальянцы пасовали теперь против тридцатипятилетнего Лермонта.

В отличие от беспечного Трубецкого, от царского двора, прожигавшего жизнь в роскоши и удовольствиях, небольшая кучка иноземных офицеров во главе с Лермонтом понимала, что война будет трудной, тяжелой. Только они да Шеин, казалось, понимали, какой грозный враг — поляки и литовцы. Не было в тот век у Руси более опасного врага. И он уже действовал. Чем ближе надвигался роковой день истечения Деулинского перемирия, тем деятельнее и наглее вели себя шпионы и лазутчики Сигизмунда III и его иезуитов в Немецкой слободе и во всех других иноземных слободах государева града Москвы.

Пожалуй, во всем рейтарском полку один лишь шквадронный ротмистр Лермонт изучал в канун большой войны опыт древних военачальников — Цезаря, Александра Македонского, Ганнибала и современных ему полководцев — маршалов Франции Витри, Буа-Дофена, де Пралена, принца Нассауского, дона Жуана Австрийского, коему служил некогда Сервантес. Многовато для ротмистра? Рейтарский ротмистр стоил генерала в более поздние времена.

За эти годы он узнал, что война — это неведомое, риск, удача, случай. И все-таки фортуна милостивее к тому, кто смелее и сильнее духом и телом, лучше подготовлен и вооружен.

Совсем заели бы Лермонта жулики и расхитители, если бы не заставил их замолчать один случай в полку рейтаров. Одного шкота-рейтара, тяжело раненного в пустяковой переделке с разбойниками под самой Москвой, в Сокольниках, пришлось списать в калеки. Денег на возвращение в родной Глазго у него не было, пенсии никто ему не сулил, и погиб бы он, как раздавленный телегой пес в подворотне, если бы не Лермонт. Ротмистр устроил складчину и сам ходил по шквадронам, собирая деньги на отъезд калеки на родину. Складчина продвигалась туго, пока не узнали рейтары, что сам Лермонт по-братски отдал земляку половину всех своих наличных денег — что-то около двухсот рублей золотом. Только это и примирило как-то рейтаров, кроме самых хищных и жадных, с правдолюбцем и чистоплюем Лермонтом, по мнению многих вояк, не в меру о себе понимавшим и испорченным книжной грамотой, вовсе не подходящей для наемного солдата, живущего по мудрой и безжалостной пословице: «Ешь собака собаку, а последнюю черт съест!» По-английски эту пословицу Лермонт произносил так: «Dog eat dog, and the Devil take the hindmast!»

Возглавив Пушкарский приказ, Михайло Шеин рьяно обзаводился пушками к новой войне, веря, подобно Людовику XIV, что пушки суть ultima ratio regis — последний довод Государей.

Летом 1631 года фон дер Ропп вызвал к себе Лермонта.

— Дорогу до Вологды знаешь? — спросил полковник, напустив на себя таинственный вид.

— Как не знать — у меня именьишко под Костромой, — отвечал шквадронный.

— Сие мне ведомо. Сделаешь дело — еще землицы да людишек получишь. Святейший патриарх тебя не забудет. Его Святейшество и воевода Шеин по моему совету решили поручить тебе большое дело, благо ты люб ему и знаешь голландский язык. Возьмешь шквадрон, пушкарей сотню, обоз конный и махнешь прямо на север от Волги до Холмогор на берегу Студеного моря. Там дождешься прихода голландской флотилии, примешь двадцать пять пушек и доставишь их в Москву для Пушкарского приказа. Нападут шведы с финнами — дерись до последнего, а затем взрывай пушки.

С таким напутствием отправился ротмистр в долгий путь. Прошел он без особых приключений. Около недели ждали прихода голландских кораблей. Наконец в Двинскую губу вошла флотилия с развевающимися на свежем ветру флагами республики Соединенных Провинций. Моряки — голландцы, валлоны, фламандцы, фризы — немало удивились, когда рейтарский ротмистр обратился к ним на голландском языке. Разгрузка заняла несколько дней. Руководил ею шумливый немчина из Эссена, высокий, рыжий, голубоглазый, как раз такой тевтон, каких описал Тацит, но с придатком в виде огромного пуза, больше даже галловейского. Звали его Конрад Кребс, и от него Лермонт узнал, что пушки вовсе не голландские, а немецкие, производства некоего Круппа из Эссена. Из-за войны, бушевавшей в Европе, людям Шеина пришлось, закупив пушки у Круппа в Эссене, отправить их в Московию на голландских кораблях из Амстердама.

— Такая махинация для моего хозяина, — хвастался Кребс, — сущий пустяк. Антон Крупп далеко пойдет! Уж такой это человек: прикоснется к чугуну — загребает золото!

Кребс рассказал, что основатель дома Арндт Крупп стал членом купеческой гильдии старинного ганзейского города Эссена в 1587 году. Он был подлого, к тому же голландского происхождения и почти безграмотен. Но денежки у него водились. Он построил себе большой дом у Соляного базара. Уже тогда в семисотлетием Эссене строили пятиэтажные дома, потому в городских стенах было тесно. Купцы славились своими гаргантюанскими аппетитами и еврейскими погромами. Через двенадцать лет пришла черная смерть. Объятые ужасом купцы разорялись, продавали за бесценок все свое имущество, пировали напоследок и умирали, а Арндт Крупп бесстрашно, будто завороженный от чумы, все скупал, скупал, скупал. И разбогател, женился после чумы на дворянке с приставкой «фон» перед девичьей фамилией, породил четверых детей. Торговал он поначалу шнапсом, вином, скотом, но когда в 1618 году началась бесконечная война в Европе, он стал интересоваться оружием, углем, водяными мельницами. Старый Арндт умер в 1625 году, оставив солидное состояние сыну Антону, женатому на дочери оружейника Крозена. Черная смерть в виде бубонной чумы, опустошительная религиозная война и удачная женитьба — вот что сделало Круппа оружейником. Дело тестя перешло к Антону Круппу. Он продавал до тысячи пушечных стволов из того самого металла, из которого в прежние века оружейники Золингена ковали мечи, щиты и кольчуги рыцарей Рейна. Торговал Крупп с кем угодно: с голландцами, датчанами, шведами, испанцами, французами. Страна погибала, — голод привел к повсеместному людоедству, а Крупп поставлял пушки всем желающим, лишь бы платили золотом. О Московии и Царе Михаиле Федоровиче он понятия не имел, но царское золото было достаточно высокой пробы. Что из того, что собрано оно было большей частью в кабаках у целовальников! Деньги не пахнут. Крупп готов был поставлять пушки и мушкеты даже самому Вельзевулу.