Сыграй мне смерть по нотам... - читать онлайн книгу. Автор: Светлана Гончаренко cтр.№ 26

— Что ты! Я один, да и то случайно влип. Ты помнишь мою соседку Веру Герасимовну?

— Ведьму с брошкой, что натравила на нас телевидение после музейного дела? Ещё бы! — вспомнил Стас. — Что ж, танцы с психами при бледной луне вполне в её вкусе. Вот что я скажу: тебе квартиру пора менять, бежать подальше от этой активистки. Она тебя с твоей деликатностью самого доведёт до дурдома!

Самоваров засмеялся.

— Пока ты ещё вменяем, постарайся для меня, — продолжил Стас. — Так, на всякий случай, поузнавай, что сможешь, про этих двух стариков, у которых вытерли пыль. Ты знал обоих, чайниками с ними менялся, и твой к ним интерес будет вполне объясним. Может, было что-то криминальное? Например, существовал алчный зять, претендующий на жильё. Или подъехала к ним некая шайка квартирных жуликов.

— У Тверитина не квартира была, а целый особняк, — заметил Самоваров. — Только унаследовал его не жулик и не зять, а очень приличный и известный человек. Теперь в этом особняке организуется детский вокальный центр.

— Да, ты говорил. Тогда в чём дело? Фигня какая-то! Как всегда, когда в дело ты затешешься. Опять паноптикум собрался: старики, певцы, скульпторы, сумасшедшие. Не люблю я всего этого! Если уж говорить начистоту…

Стас так и остался сидеть с открытым ртом, потому что в мастерскую, сразу на самую середину, влетела запыхавшаяся Настя и выпалила:

— … и это всё невероятно и ужасно!

Она почти всегда так появлялась — с обрывком какой-нибудь фразы. Это выходило потому, что она начинала говорить с Самоваровым ещё за дверью, про себя, торопя время и свои и без того быстрые шаги. Самоваров знал эту её привычку. Знал и то впечатление, которое Настя производила на окружающих, когда являлась куда-нибудь впервые и внезапно. Поэтому его нисколько не удивил открытый рот Стаса. Он и сам до сих пор столбенел, когда Настя врывалась к нему так, как сейчас — в расстёгнутой шубке, с разлетевшимися по плечам светлыми волосами, с сиянием в странных своих хрустально-серых глазах. Гром среди ясного неба!

Стас в конце концов закрыл рот, но чая пить больше не стал. Он потянулся к шапке и решительно объявил:

— Ну, я пошёл!

Попрощался он очень вежливо. Правда, уже от двери он бросил на Настю последний оценивающий взгляд, будто прикидывал, способна ли она удавить Самоварова подушкой.

Многое в этой истории показалось Самоварову невероятным. Вообще-то он допускал, что в жизни странные вещи иногда происходят. Но слишком уж вычурным подробностям он никогда не доверял. Ещё работая ещё в уголовном розыске, он узнал, что ложка фантазии способна испортить бочку правды. А уж фантазия шального ребёнка и вовсе не знает пределов!

Сегодняшним утром, как раз тогда, когда Самоваров отправился мастерскую анималиста Щепина и там пытался помочь Стасу своими блеклыми и бессвязными воспоминаниями о покойном, Настя встретилась с Дашей Шелегиной. Юная пианистка очень хотела извиниться за вчерашнее и объяснить свои дикие выходки в «Багатели». При этом она рассказала такую неправдоподобную и пугающую историю, что Настя не на шутку разволновалась. Вот почему она в смятении ворвалась в мастерскую Самоварова и спугнула железного Стаса своей стремительной красотой.

Когда Стас удалился, Настя заявила, что бедная Даша попала в трудную ситуацию. Вспомнив посещение «Багатели», Самоваров спорить не стал.

«Нет, совсем не в этом дело!» — замахала руками Настя. Ресторанные заработки и семейные скандалы оказались самыми хилыми цветочками в дебрях Дашиных проблем. Настя пришла к выводу, что девочка нуждается в помощи человека опытного и юридически грамотного. Такого человека Настя знала. Помощь его она обещала Даше. Кто другой сможет разобраться в сомнительных и сложных обстоятельствах, как не Самоваров, обладатель потрясающей интуиции и глубокого аналитического ума!

— Как у тебя только язык поворачивается говорить обо мне вслух подобную чепуху? — удивился скромный Самоваров. — Какой аналитический ум?

— Ты считаешь себя дураком? — парировала Настя.

Скромным до такой степени Самоваров не был. Он умолк, и ему пришлось выслушать Дашин рассказ в Настином изложении. Попутно он гадал, которая из девчонок напустила в эту историю больше тумана.

Речь шла об отце Даши, Сергее Николаевиче Шелегине. Это он, оказывается, сочинил тот странный, страшный и прекрасный вальс, который однажды вечером проник в мастерскую из Мраморной гостиной и поразил Самоварова и Настю. Этот вальс назывался «Танцем № 5». Стало быть, существовало по крайней мере ещё четыре подобных танца. Строптивая Даша разучивала вальс тайком. Она решила сыграть его на Рождественском концерте вместо Шумана, указанного в программе. Даша решилась на столь дерзкий фокус, так как композитор Шелегин…

— Постой, постой! — воскликнул вдруг Самоваров, прерывая Настю. — Не тот ли это Сергей Шелегин?..

Настя обрадовалась:

— Конечно, тот! Хорошо, что ты вспомнил.

Ещё бы не помнить! Если кто-то в Нетске и был настоящим прославленным вундеркиндом, так это Серёжа Шелегин. Юного виртуоза-пианиста знала вся страна. Журналисты называли его не иначе, как будущим Рихтером. Часто в те далёкие времена на экранах Центрального телевидения появлялся тощенький строгий мальчик из Новосибирска. Всегда он был в строгом костюмчике и в галстуке-бабочке, косо торчащей у худой слабой шеи.

Этого бледного героя родители, бабушка и Вера Герасимовна постоянно ставили в пример Самоварову, мальчику нерадивому и ничем не замечательному.

— Посмотри, снова Серёжа Шелегин играет! — восклицала с восторгом мать и тащила своего Колю к телевизору.

Маленький Самоваров с ненавистью и отвращением вглядывался в экран. Там Серёжа из Новосибирска садился за чудовищно большой рояль. Смело приближал он непропорционально длинные пальцы к ледяному ряду бесконечных клавиш и начинал играть.

Исполнял Серёжа всегда что-то очень виртуозное, мощное и многословное. Его маленькое лицо оставалось при этом совершенно бесстрастным, только тёмные глаза загорались детским азартом заядлого отличника. Очень взрослая музыка накатывала с экрана бесконечным прибоем звуков — от бешеного грохота до тихого журчанья и даже до того, что звуком уже и не назовёшь, от чего остаётся лишь едва различимое слоистое эхо. Эта музыка существовала, казалось, сама по себе, словно не сила детских пальцев, а упорство детского взгляда извлекало её из огромного лакированного ящика, начинённого струнами.

Да, Самоваров в своё время Серёжу Шелегина терпеть не мог. И не он один, наверное, но и множество других заурядных мальчишек. Что-то было поразительное, но неприятное в этом ребёнке. Его будущее обещало быть блестящим.

Тогда не принято было транслировать на публику сладкие семейные картинки. Вот и маму Серёжи, Марину Петровну, по телевизору никогда не показывали. А стоило бы! Это была статная волевая женщина, сама в прошлом отличная пианистка. В Новосибирск из столицы привела её, по слухам, какая-то безумная и горькая любовь (о себе она ничего никому и никогда не рассказывала). В период Серёжиных триумфов она преподавала в Новосибирской консерватории, была уже не слишком молода и имела внешность греческой богини из девственниц — тех, которые любопытных и дерзких поражали громом, обращали в скотов и неприметные растения. Суровой и грозной она оставалась всегда, и непонятно было, каким образом некто отважный всё-таки сумел сделаться отцом Серёжи. Этот герой не предъявлял никаких прав на ребёнка и никому не был известен. Злые языки шутили, что он был съеден Мариной Петровной тотчас же после зачатия, как это принято у ядовитых американских пауков.