Красная камелия в снегу - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Матлин cтр.№ 13

— Все-таки что будет? Ты что-нибудь намерен делать?

Он развесил мокрое посудное полотенце над плитой.

Подумал и очень решительно сказал:

— Напишу письмо. Пусть знает, он должен знать.

— Кто?

— Сталин. Он, конечно, не представляет себе, что эти люди вытворяют, до чего они дошли. Они же вывернули наизнанку его учение по национальному вопросу.

— Почему ты думаешь, что он не знает? Он что — газет не читает?

— Газеты пишут об общих принципах. А во что это превращают на местах? Он безусловно не знает. Это же извращение ленинско-сталинской национальной политики, он бы такого не допустил.

Я не знал, что сказать. Конечно, всякие сомнения и страхи были. Но с другой стороны, так хочется верить, что справедливость в этом мире существует и олицетворяет ее Сталин.

В общем, я ничего не сказал и пошел домой. Да, собственно говоря, он моего совета и не спрашивал.

Примерно через неделю в школе на перемене Илья отвел меня в сторонку.

— Ну, сделано. Вчера отправил.

— Письмо? Отправил? Дай хоть черновик прочесть!

— Смеешься? По-твоему, я таскать его буду с собой, рисковать? Это же разоблачение всех этих… Я, конечно, копию себе оставил. Но так спрятал — ни одна сволочь не найдет.

Потянулись дни напряженного ожидания. Ожидания чего? Мы сами толком не знали. Конечно, мы не рассчитывали получить ответ от самого адресата, уж так наивны мы не были. Но все же какая-то официальная реакция на Илюшино письмо должна быть?

В школе мы об этом деле даже не разговаривали. Зачем? По его лицу я видел, что новостей нет. Так тянулось, наверное, с месяц, может, больше. И вот однажды Илья не пришел в школу.

— Кто знает, почему Неймана нет? — спросила учительница. — Заболел?

Все повернулись в мою сторону.

— Не знаю. Вчера я был у него, вроде все нормально…

После занятий я не мог пойти к Илье: в тот день, как назло, мне нужно было ехать на фабрику, где работала мама. Там накануне в ОРС (отдел рабочего снабжения) овощи привезли, маме достался мешок картошки и капусты. Просила помочь ей. А на следующий день Илья опять в школу не пришел…

Из школы я прямиком помчался к Нейманам. Дверь в квартиру открыла Софья Марковна. Это сразу меня удивило: ведь в середине дня она должна быть на работе. В первый момент я ее даже не узнал: всегда аккуратно причесанные волосы были всклокочены, во все стороны торчали седые пряди, — раньше я не замечал, что она седая; лицо было серое, без единой кровинки. Она впустила меня в прихожую и произнесла глухим голосом:

— Илья говорить с тобой не может. Он… его… его дома нет.

— Мам, кто там? — послышался голос Ильи из комнаты.

— Никто, это не к тебе! — крикнула Софья Марковна. И опять глухим шепотом: — Уходи скорей! Он не может ни с кем разговаривать. Большие неприятности могут получиться… Уходи скорей!

Я выскочил на улицу, как из горящего дома. Что происходит? Допустим, его опять вызывали в райком. Но почему он сам не может мне рассказать? Я еле дождался следующего дня.

На следующее утро в школе я смотрел на него во все глаза, но он словно не замечал, отворачивался. И только на второй перемене в коридоре, проходя мимо, чуть слышно шепнул:

— После занятий… за школой, возле сарая.

Возле сарая он поведал мне следующее. Позавчера к нему домой пришел незнакомый молодой мужчина, предъявил красную книжицу и предложил пройти в районное отделение госбезопасности. Здесь рядом.

Там с ним говорил другой человек, тоже в штатском. Он вытащил из толстой папки конверт и показал Илье. Это было письмо Сталину.

— С какой целью ты это написал? Неужели ты думаешь, что партийные организации и большевистская печать проводят какую-то «свою» политику, отличную от генеральной линии партии? С твоей стороны это в чистом виде провокация. — И потом как бы с удивлением: — Ты все еще числишься комсомольцем? Если ты не согласен с политикой партии в национальном вопросе, что тебе делать в комсомоле? Тебе там не место. А где тебе место, об этом мы подумаем…

Илья приблизил лицо к моему уху:

— Вот что учти. Он раз пять спросил, кто знает об этом письме? Я все пять раз сказал: никто. Он спросил: «А Смирнов? Ведь вы с ним дружите». Я сказал: «Смирнов не знает». А когда я уходил, он взял с меня подписку, что я никому-никому… «Даже Смирнову», — сказал. Понимаешь? Специально тебя назвал. Так что не заходи ко мне домой и не подходи ко мне в школе. Они могут проследить…

Конечно, я сильно перетрухнул и готов был скорей бежать домой, но Илья остановил меня.

— Еще кое-что… Я тебе должен сказать, только тебе.

Он замолчал, подыскивая слова. На лбу у него выступил пот, белки глаз покраснели.

— Речь там… не помню как, зашла об отце. Я говорю: он погиб на фронте. А он мне: «На каком там фронте? Твой отец, Яков Нейман, был арестован и осужден в 1937 году как враг народа. Десять лет без переписки. А твоя мать развелась с ним заочно и вышла замуж за Брузакова. Вот он действительно был на фронте и получил ранения. Благодаря этому Брузакову твоей матери и тебе разрешили жить в Москве, хоть вы и семья врага народа. Ты это не забывай…»

Несколько последующих дней я к Нейманам не ходил и в школе с Ильей не разговаривал. Мы только переглядывались, и в его глазах я читал, что все по-прежнему. Но 6 марта, когда объявили о кончине Сталина, он сам пришел ко мне домой. Был вечер, мама только вернулась с работы, мы садились обедать.

— Вот как кстати, — сказала мама. — Садись с нами.

— Спасибо, Евфросинья Петровна, я только что пообедал.

Илья всегда был вежлив со взрослыми. Мою маму он называл по имени-отчеству, а не «тетя Фрося», как другие.

— Не отказывайся, Илюша, — настаивала мама. — Мой Костя у вас чуть не каждый день ест. Скажи своей маме, я очень вам благодарна. И не отказывайся, садись с нами. Чем Бог послал.

Илья был мрачен и сосредоточен. Когда мама вышла на кухню, он сказал:

— Я слышал, через два дня похороны. Гроб будет выставлен в Колонном зале. Я пойду. Ты пойдешь? Занятий в школе не будет.

— Конечно пойду. — Я ничуть не колебался.

— Куда это вы намыливаетесь?

Мама стояла в дверях с кастрюлей в руках.

Я бы, наверное, не сказал ей ничего, но Илья не мог не ответить, когда его спрашивает взрослый:

— Прощаться со Сталиным. Говорят, через два дня похороны.

Мама поставила кастрюлю на стол, молча села.

— Ох, ребята… Не надо вам ходить. Вы представляете, вся страна съедется, что там будет. Давка страшная. Старые люди у нас на фабрике Ходынку вспоминают. Знаете, сколько там народу задавили насмерть? Нет-нет, не ходите!