Сад - читать онлайн книгу. Автор: Магнус Флорин cтр.№ 14

Часовщик Хёрнер с доской на плече идет по дороге, останавливается, поравнявшись с Линнеем, который стоит у калитки и размышляет о своей каменной ограде.

Линней не знает, что сказать.

— Зашли бы как-нибудь, посмотрели на дом! — говорит Хёрнер.

И идет дальше, со своею доской.

Линней спрашивает у брата и сестер, каково это было-умирать.

— Милый Карл, во-первых, у нас зашумело в ушах, потом навалилось удушье, словно какая-то тяжесть легла на грудь, потом сознание помутилось, кромешная тьма накрыла глаза, а потом мы увидели вспышку, будто порох воспламенился, вдобавок будто выстрел грянул прямо возле уха.

Линней хочет лечь рядом с ними, собственным телом вытянуть из них горячку. Но уже слишком поздно. Они покинули свою плоть.

23 мая. У Линнея день рождения. Ребятишки сплели ему венок из цветов. Он рассказывает им, что в младенчестве волосы у него были белые как снег.

Очень темный вечер. Садовник сидит в саду со своим инструментом. Линней уже здесь, задал свои вопросы. Часовщик Хёрнер пришел послушать. Вдобавок привел гостя, которого представляет как г-на Нурлинда, органиста.

Г-н Нурлинд слушает игру садовника. С огромным энтузиазмом. И садовник, польщенный откликом, продлевает свой небольшой концерт, послеполуденный концерт средь вешнего тепла. Г-н Мисса присоединяется к обществу, что-то записывает. Лёвберг стоит чуть поодаль, обхватив кулаком рукоятку грабель.

После концерта — ведь когда-то он должен закончиться — Нурлинд произносит краткую речь, в которой хвалит игру садовника. Ему довелось много путешествовать, но нигде и никогда он ничего подобного не слыхал и об игре садовника может сказать только, что это едва ли не совершенство.

Фактически в рассуждении данного Хуммеля — таково правильное название инструмента, говорит он — ему хотелось бы отметить лишь сущую мелочь, а именно: два тона чуточку фальшивят. Впрочем, это легко исправить. (Как? — спрашивает Линней.) Наверно, проще всего будет показать, если садовник позволит, говорит Нурлинд.

Он садится на скамью перед инструментом и подстраивает лады на грифе.

— Основной строй — мажорный, — поясняет он. — Однако надо остерегаться завышать кварту и занимать септиму. Все дело тут в считанных миллиметрах. В считанных миллиметриках, вот здесь… и здесь… и здесь.

Линней гордится своим садовником. Когда Хёрнер и Нурлинд уходят, он хватает садовника за руки и восклицает:

— Садовник! Садовник!

В поле, среди глины, светлая ночь. Линней один, в центре, откуда во все стороны расходятся следы. Оставлены они дорожными башмаками. Путники шагали бодро, широко. Все это его ученики. Они шли за ним, он впереди, а они следом во всех направлениях, теперь же он один, в центре.

Рассвет и восход солнца над Лёвстой. Земля в росе. Линнея окружают коровы. Дышат— густой пар клубится в утренней прохладе. Тут и Розочка, и Красуля, и Милка, и Звездочка, и Пружинка, и Лапушка, и Лилия, и Румянушка, и Цветочек, и Бутончик, и Арапка, и Милашка, и Неженка, и Любимица. Подступают ближе. Никто не видит его среди них.

Он читает лекцию. На столе перед ним экземпляр Linaria, льнянки, и экземпляр шёберговской диковины.

— Растения как будто бы тождественны. Вот это, хорошо нам знакомое, имеет четыре попарно неравновеликие тычинки и один шпорец. А вот это, прежде неизвестное, имеет пять шпорцев и пять одинаковых тычинок.

Он показывает, сопоставляет. Четыре добавочных шпорца. Лишняя тычинка. Знаменательное дополнение. Новая истина. Кольцо студентов вокруг стола.

— Происходит оно от Linaria. Однако нам должно рассматривать его как иной, ранее не описанный вид, более того, даже относящийся к другому классу, нежели Linaria. Я считал его льнянкою. Но уже не считаю таковой. Оно совершило скачок от двусильных к пятитычинковым. Я нарекаю его Peloria, от греческого ре lor, что значит «уродство» или «чудовище». Нет большего чуда, чем происшедшее с этим нашим растением: уродливый потомок растения, ранее производившего нерегулярные цветки, начинает порождать цветки правильные. Тем самым он отличается не только от материнского рода, но и от всего класса в целом. Это не менее удивительно, чем рождение у коровы теленка с волчьей головой.

Линней поднимает взгляд от стола, смотрит на студентов. Они не двигаются, молчат. Линней думает, что от изумления. И продолжает:

— Мы на пороге невероятного умозаключения, что в растительном мире возникают новые виды. Что роды, неодинаковые по органам оплодотворения, могут иметь одинаковое происхождение и характер.

Что в рамках одного рода можно обнаружить разные органы оплодотворения. Тем самым сокрушаются основы продолжения рода, а стало быть, основы всей ботанической науки. Естественные классы растений рассыпаются.

Нещадный ветер. Линней с сумкой в руке на Уппсальской равнине, ждет отъезда, поднимает сумку высоко в воздух:

— Примите!

Но никто ее не принимает.

Лёвбергу себя в сарае. Садовник осыпает его тумаками.

— Свинья ты, Лёвберг!

Лёвберг вопит от боли, но вопли переходят в скулеж и животные крики, потом в судорожный хохот, а в конце концов он принимает невероятно серьезный вид и начинает рассказ:

— Вот послушай-ка. Когда французский король Людовик заболел, никто из придворных, сколько ни шутили они, сколько ни паясничали, не мог его развеселить. Шуты один за другим выходили вперед, показывали свои кунштюки, однако лишь придворные дамы и кавалеры смеялись до слез, король же сидел скучный, с каменным лицом. Никто знать не знал, как быть. И тут явился один пройдоха с целым стадом ученых свиней, чудно разряженных, пляшущих и скачущих под наигрыш волынки. Король рассмеялся. Ну, садовник, что скажешь насчет моей истории?

Садовник терпеливо выслушал его. В иных ситуациях Лёвберг горазд рассказывать подобные истории.

— Это всего лишь выдумка, Лёвберг. Ты сочиняешь. А я слушаю, потому что повесть твоя звучит как сказка.

— И ты ее не забудешь, садовник. Теперь она существует, тебе от нее не отделаться.

— Свинья ты, Лёвберг, ей-богу, свинья. Рассказанное не существует, не может существовать, как не может существовать какая-нибудь… какая-нибудь чокнутая графиня, просто потому, что я вот сейчас эту графиню выдумываю!

— Знаешь, садовник, теперь и чокнутая графиня существует! Свиньи да графини, повсюду!

Ночь. Какая-то фигура среди дорожек. Линней смотрит вниз из своего окна. Мужчина, откинувшись назад, глядит на него. Фыркает, сплевывает. Это Руландер. Из носа у него течет кровь.

Линней спускается на крыльцо, окликает его по имени. Руландер откашливается, сплевывает, проводит кулаком под носом, вытирает руки о кафтан, извиняется, говорит, что пришел с приветом.