100 дней в кровавом аду. Будапешт - "дунайский Сталинград"? - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Васильченко cтр.№ 53

Венгерское командование вообще не обладало правом голоса при принятии подобных решений. Из сообщений командования 1-го армейского корпуса следовало, что Иван Хинди и венгерский Генеральный штаб уже 26 декабря самостоятельно стали планировать прорыв окружения. На все вопросы венгерского генерала Пфеффер-Вильденбрух давал только один ответ: даже не думайте об оставлении города! Немецкий генерал был настолько «любезен» что даже попытался обосновать подобное решение.

Между тем 28 декабря стремительное наступление советских и румынских войск стало затихать. Между Пецелем и Ферихедью ими были уничтожены 1-й и 13-й дивизионы самоходной артиллерии. Причиной этого стал отход частей 8-й кавалерийской дивизии СС, которые так и не успели заткнуть дыры в линии обороны. С другой стороны, 16-й и 24-й дивизионы самоходных артиллерийских установок продолжали обороняться. Им удалось не только отбить все атаки, но и поддержать огнем собственную контратаку в районе Юмаойра и Ракошкерестюра.

Но на северо-восточном участке Пештского плацдарма обстановка была катастрофической для немцев. Советские войска смогли продвинуться к самым городским кварталам. Под их контролем оказались территории вплоть до ручья Силаш. Во время этого прорыва частям Красной Армии удалось полностью уничтожить два венгерских батальона. В боях у Ракошсентмихая немецкие войска пять раз пытались контратаковать. Но все эти попытки оказались провальными. Все немецкие контратаки захлебнулись в крови. Только во время одного боя младшему лейтенанту Николаю Ходенко удалось подбить три немецких танка. За этот подвиг он был представлен к званию Героя Советского Союза. В ходе этого сражения был полностью уничтожен венгерский батальон безопасности, который входил в состав 1-го армейского корпуса. Более того, около 300 солдат из этой части перешло на советскую сторону. В итоге к 30 декабря батальон состоял из больного командира, 7 офицеров и 40 измотанных солдат. Тем временем румынские войска через Пецель и Киштарчу достигли окраин района Цинкота. Здесь подразделениям 2-й и 19-й румынских дивизий пришлось вести ожесточенные бои. Пришлось три раза подниматься в атаку. Окончательный захват Цинкота произошел лишь в ночь с 29 на 30 декабря.

На юге Пешта в руки Красной Армии перешли Дьял и Маглёд. Бои шли уже на пештских улицах. В тот же самый день был взорван так называемый «Южный» железнодорожный мост. Он оказался под угрозой захвата приближавшимися со стороны Буды частями Красной Армии.

Весь следующий день через динамики с советских позиций сообщалось о прибытии парламентеров. Кроме этого над Будапештом разбрасывались бесчисленные листовки, в которых солдат призывали складывать оружие.

Маршал Малиновский хотел взять Будапешт как можно быстрее. Он уже планировал наступление на Братиславу и Вену. Малиновский и Толбухин на личном опыте хорошо знали, что осада городов и уличные бои требовали много времени. Но в данной ситуации Красная Армия первый раз в своей истории осаждала крупный европейский город с миллионным населением. Особое неудобство для наступающих частей Красной Армии представлял тот факт, что большинство будапештских домов было сделано из кирпича и камня. В итоге венгерская столица приковала к себе 15 советских и 3 румынских дивизий, а также бесчисленное множество оперативных соединений. 29 декабря по согласованию со Сталиным советское командование предложило немецкому гарнизону капитулировать. В ультиматуме говорилось, что добровольная сдача в плен повлекла бы за собой многочисленные послабления. После окончания войны все сдавшиеся в плен немцы тут же возвращались в Германию, а советские войска оставляли территорию Венгрии. Каждый из сдавшихся в плен сохранял за собой свою униформу и награды. Офицерам предполагалось разрешить ношение оружия. Обещалось достойное питание, а больным и раненым медицинский уход. Письмо с ультиматумом в Буду Должен был передать Илья Афанасьевич Остапенко, а в Пешт — капитан Миклош Штайнмец.

Миссия обоих офицеров, которые должны были передать условия возможной капитуляции, закончилась полным провалом. Советское армейское командование, а позже венгерские историки возлагали ответственность за убийство парламентеров на немцев.

В советских мемуарах можно было встретить такие упоминания: «Советское командование решило вручить командованию осажденного гарнизона ультиматум: прекратить бесцельное кровопролитие, сложить оружие, сдаться. Всю ночь мощные радиогромкоговорители с наших передовых позиций передавали в сторону неприятеля это сообщение. В назначенный срок на установленных участках смолк советский огонь. Автомобиль с парламентерами, посланный к линии боевого соприкосновения, был растерзан снарядом немецкой пушки, бившей прямой наводкой. На другом участке фронта нашего парламентера убили выстрелом в спину, когда он уже возвращался из немецкого штаба после вручения ультиматума. Два больших белых флага поникли, обагренные кровью». Или еще: «В связи со злодейским убийством фашистами советских парламентеров во всех частях, в том числе и авиационных, состоялись митинги. У нас митинг открыл замполит майор А. Резников. Говорил он страстно и убежденно, каждое его слово глубоко западало в наши сердца».

Миклош Штайнмец, советский офицер венгерского происхождения, вырос в Советском Союзе. Во время гражданской войны в Испании он был личным переводчиком Малиновского. Позже он стал разведчиком. Он должен был передать текст ультиматума в Пешт, но даже не смог достигнуть немецкой линии обороны. Дьюла Литтерати-Лоёц, командир батареи противотанковой артиллерии из состава 12-й резервной дивизии, вспоминал: «В первой половине дня командир одного из артиллерийских расчетов сообщил мне, что со стороны Вечеша приближается русский джип с белым флагом. Я тут же побежал на передовую, к укрытым на краю улицы Юллёй орудиям. Там смог убедиться, что это была чистейшая правда. Приблизительно в 200 метрах от нас по мостовой улицы были выложены в шахматном порядке противотанковые мины. Их можно было увидеть даже невооруженным глазом. Дело в том, что отступали в спешке, а потому у немцев не было времени, чтобы спрятать мины под дорожным покрытием. С учетом того, что эта улица была покрыта брусчаткой, — эта затея была почти бесполезной. Мы не рассчитывали, что на них кто-то подорвется (уж слишком они были видны). Расчет был построен на том, что перед минным полем русские танки остановятся, на некоторое время превратившись в великолепную мишень. К нашему великому удивлению джип, в котором сидело только два человека, сбросил скорость лишь непосредственно перед самыми минами, но не остановился. Он медленно пытался маневрировать между ними. В руке сидевшего рядом с водителем человека была палка, к которой был прикреплен белый платок. Все выглядело отнюдь не как безнадежное предприятие. Мины были выложены с расчетом ширины танка, который был вдвое шире джипа. Но хаотическое расположение мин заставляло водителя выписывать сложные фигуры, перемещаясь от одной стороны улицы к другой. Я могу лишь сказать, что было дьявольски гнетущее зрелище. Мы были все напряжены, удастся ли машине пробраться. Над улицами висела тишина, нигде не раздавалось ни выстрела. А затем все произошло в какие-то доли секунды. Мощный взрыв, бледно-серый дым, взметнувшаяся вверх машина и взлетевший высоко в воздух белый флаг. Когда клубы дыма рассеялись, мы увидели развороченную машину, стоявшую посреди минного поля. Оба русских сидели неподвижно откинувшись на сиденьях. Противотанковая мина взорвалась у них слева по борту. Видимо, русский водитель наехал на нее левым передним колесом… Вчера я бы отступил со своими орудиями в глубь города. И мои сведения никому не пригодились».