Былое и выдумки - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Винер cтр.№ 104

Обе мы скоро охладели к занятиям. Я – потому, что тяжело заболел Джон. А Ихсен – по причине романтического характера. У нее был любимый человек, из-за которого она, старая дева двадцати одного года, не поддавалась требованиям семьи, не выходила замуж. Дело в том, что любимый человек сидел в тюрьме. За подготовку теракта. То есть, был настоящий герой, и Ихсен поклялась его дождаться. Писала ему письма, ездила навещать в Беершевской тюрьме, после чего отец запер ее в доме на неделю. Ждать надо было около десяти лет, к тому времени Ихсен перевалило бы за тридцать, но, говорила она мне, я лучше умру, чем выйду за другого. И отказывалась от сватавшихся женихов, а были среди них совсем недурные! Настоящий роман, притом довольно-таки мрачный, ибо отец уже готов был насильно выдать неразумную дочь замуж за богатого старого вдовца. Но до этого не дошло.

Я не следила за развитием этих событий, все они стали мне глубоко безразличны.

Закончились мои счастливые годы в Гефсимании. Я похоронила Джона.

Соседи-арабы пришли выразить свое соболезнование. Джона они очень уважали, упорно считая его американцем, хотя я объясняла, что голландец, просто долго жил в Америке. Я подозреваю, что и на меня, еврейку и израильтянку, падал некий отблеск этого высокого достоинства…

И тут Ихсен смущенно сообщила мне, что замуж все-таки выходит. За молодого, удачливого и красивого бизнесмена из Рамаллы.

– А! – я тоже почему-то смутилась. – А как же…

– Он написал мне, что освобождает меня от моего слова… Он добрый и все понимает…

– Ну да, ну да, прекрасно… Поздравляю тебя…

Приходили и другие соседи, а также и не соседи. Я, неверующая вдова мужа-нееврея, блюла еврейский обычай, сидела ритуальную поминальную неделю. Пришли и Памела с Рут, еще один диковинный феномен среди многих, которые сменялись у нас по соседству. Пришли совершить христианское благое деяние – помыть у меня пол.

Памела была англичанка, изначально англиканка, которая перебрала три или четыре иные христианские конфессии, затем успела даже иудейкой побывать, но в конце концов все же вернулась в лоно церкви, на сей раз греко-православной. А Рут родилась в Иерусалиме в семье раввина. Как и где они встретились, я не знаю, но Рут к тому времени тоже была уже православной. Женщины подружились, стали жить вместе. Многие подозревали гомосексуальную связь, но я так не думаю. Связь там была скорее духовная, хотя для меня загадочная. Какое-то время они жили в квартирке при самой церкви, были как бы служительницами. Впрочем, кроме уборки иногда и зажигания свечей по праздникам, делать им было практически нечего, церковь была действующей не более двух-трех раз в год, когда о. Аркадиос венчал какую-нибудь особо ревностную пару с Кипра. И ко мне, и к Джону обе относились со снисходительным презрением – за наше общее пристрастие к Израилю. Сами они евреев и их государство вроде бы терпеть не могли, однако покидать его и не думали, а позже вообще переселились в западную, еврейскую часть Иерусалима, где Памела в недолгую бытность свою еврейкой успела купить квартиру. Там я их и видела в последний раз.

Деди Цукер утешать меня не пришел. Видимо, сердился на меня за политическую неангажированность.

Перед тем как я ушла навсегда из Гефсимании, нас с братом пригласили на помолвку Ихсен. Помолвка происходила в доме старшего брата, Мохаммада, и была многолюдная и богатая. Я лишний раз убедилась, что мой сосед-турок, отец Ихсен, обитатель уродливой развалюхи и любитель русской классической литературы, был человек весьма состоятельный и оборотистый. Молодой бизнесмен из Рамаллы присватался к Ихсен не только за ее личные качества. Да и Мохаммад за эти годы порядочно оброс жирком, в прямом и переносном смысле. Он давно расстался со своим израильским партнером, владел двумя магазинами электротоваров и, как он сказал мне с довольным смешком, в состоянии будет послать детей в университет в Дамаск или в Каир (в свете текущих событий в обоих этих городах, надеюсь, что дети его благополучно отучились и вовремя убрались оттуда).

Еда была замечательно вкусная. Сладости, как всегда, несъедобные. Вина, разумеется, не было – они стали совсем строгими магометанами. Ихсен, стройная, нарядная и сильно раскрашенная, сияла от счастья. Ее жених, пухлощекий молодой человек с очень красными губами и очень черными глазами, в хорошо сшитом костюме-тройке с модным галстуком, выглядел как картинка из арабского глянцевого журнала. Хамди и Махди, уже почтенные отцы семейств, рады были за сестру, но на жениха смотрели без особого энтузиазма. А Вошди, покровитель мой Вошди, выросший в настоящего красавца, сказал мне тихонько, незаметно:

– Эх, на кого она променяла…

Я видела их всех в последний раз.

Впрочем нет, Ихсен я видела еще раз. По телевизору. Если бы ее не назвали, не уверена, что узнала бы. Она сильно расплылась, черты лица огрубели, открытая улыбка превратилась в знающую усмешку. Ихсен участвовала в совместном израильско-палестинском женском ралли на джипах по пустыне. И что бы оно значило, это ее участие? Она, непримиримая солдатка джихада, теперь тоже стала борцом за мир и дружбу? Или просто захотелось покататься на джипе в вольном женском обществе? Отдохнуть от мужа, хозяйства и детей?

Уйдя из Гефсимании двадцать с лишним лет назад, я очень долго туда не возвращалась. Не хотела воспоминаний, не хотела сожалений, не хотела ностальгии. Но однажды все же пришлось – хорошие гости очень просили показать, где я жила.

Огорчение оказалось даже острее, чем я ожидала. Никого из прежних жильцов там, разумеется, не было. Отец Аркадиос ушел в лучший мир. Вместо взбалмошных бабенок Памелы и Рут охраняла церковь совсем уж дикая гречанка Мария, осатаневшая от отсутствия мужского общества. В нашем доме никто не жил, он снова опустился до прежнего своего трущобного состояния. Мария превратила его в склад негодного барахла. Я заглянула в окно – внутри громоздились холодильники без дверец, стиральные машины с вываливающимися внутренностями, древние телевизоры с разбитыми экранами, безногие стулья, пятнистые матрасы…

Но хуже всего был сад.

Ах, лучше бы я туда не ходила, лучше бы я этого не видела и не знала. Сохранила бы в неприкосновенности мой любимый сад, с зеленой газонной лужайкой, с душистыми розами, с разросшимися апельсиновыми деревьями! Я даже и рассказывать не хочу, что сталось с моим садом. С моим Гефсиманским садом.

Теперь я живу в доме без сада.

Дом стоит в самом-самом центре города Иерусалима, то есть в центре мира. А по виду никак не скажешь. Просто старый – а по иерусалимским меркам старинный – дом на улице короля Георга V. Закоптелый фасад со следами давней незавершенной чистки, с балкончиками, когда-то кокетливыми, а теперь заваленными всяким хламом, и с подъездом… но подъезд заслуживает отдельного описания.

Когда-то этот дом предназначался для жизни в роскоши и комфорте. В начале тридцатых годов прошлого века его выстроил арабский подрядчик для мандатных англичан, в нем находился так называемый apartment hotel, то есть гостиница с номерами-квартирами, где подолгу жили высшие чиновники и знатные гости. Роскошь роскошью, однако лифта в пятиэтажном доме не было, мы до сих пор без него страдаем. В остальном зато шику было много. На выдвинутом уступе крыши имелся солярий, где постояльцы могли принимать солнечные ванны. На каждом этаже была одна огромная, по теперешним нашим понятиям, квартира из пяти просторных комнат, и сбоку маленькая отдельная комнатка для прислуги. Потолки высоченные. Пол в комнатах выложен узорной керамической плиткой ручной работы. Белые кафельные голландские печи. Глубокие ванны на львиных лапах. С тыльной стороны балконы были попроще, зато из окон открывался просторный вид на красные черепичные крыши квартала Нахлаот. Фасад, из лучшего хевронского камня, блистал розоватой белизной, вход украшали две хорошенькие мраморные колонки, двери были кованые железные, а у входа сидел привратник.