Женские церемонии - читать онлайн книгу. Автор: Ален Роб-Грийе, Катрин Роб-Грийе cтр.№ 35

Я продолжила ритуальное помазание, надушив избранные места: мочки ушей, сгиб локтя, запястья, волосы на лобке… Впадинки, складки, отверстия, волосы должны были наполниться дурманящим ароматом, как если бы они сами его источали.

Я сказала Себастьяну: «Поднимите руки!» Он поднял их и скрестил над головой. При виде его открытых подмышек, покрытых испариной, мне пришла мысль о турецкой бане с ее густыми влажными испарениями.

Красным карандашом я нарисовала на коже Себастьяна маленькую звездочку поверх своих вытатуированных инициалов. Затем я украсила его левую грудь коралловой сережкой, которую прикрепила к соску.

Женщины снова, в третий раз, надели маски и подвели избранника к алтарю, возле которого заставили его преклонить колени на низкой бархатной скамеечке — передо мной, уже сидевшей в кресле жрицы. Две из них встали позади него, положив руки ему на плечи; третья, стоя на коленях справа от меня, держала в руке чашку, подняв ее на уровень подлокотника кресла.

Когда зазвучал низкий голос Изольды (кассетный магнитофон был спрятан неподалеку, так что я могла дотянуться до него), я снова сняла с Себастьяна маску с закрытыми прорезями, и тут же ко мне приблизился негр, неся на протянутом подносе мой тонкий и длинный серебряный мундштук с черным галалитовым наконечником, с уже вставленной в него сигаретой, и черепаховую зажигалку. Я сама зажгла сигарету и положила зажигалку на поднос, который негр тут же убрал.

Я уже представила себе то, что должно было сейчас произойти, как можно точнее, чтобы отныне уже ничто не смогло застать меня врасплох. Участников, собравшихся вокруг меня, я уже видела именно такими: неподвижно застывшими в ярком, без полутонов, свете свечей, который придает маскам оттенок старой слоновой кости. Я уже видела тлеющий огонек сигареты, которая медленно таяла с каждой новой затяжкой, и взгляд Себастьяна, полностью сосредоточенный на мне. По его рукам стекали струйки пота. Сердце у меня забилось быстрее. Пойманная в ловушку его неотрывного взгляда, я смотрела, как он смотрит на меня сквозь просвечивающую пелену благовонного дыма. Казалось, он перестал слышать, и до него не доходит пение Изольды — стенания влюбленной, потерявшей свою любовь, которые звучали все громче, нарастая, словно волны, одна за другой неумолимо движущиеся к высшей точке, такой близкой и такой недостижимой, взметая пенные гребни, на мгновение замирающие в головокружительной пустоте… И когда напряжение достигло апогея, я вдавила горящую сигарету в центр красной звездочки — в тот самый момент, когда последняя волна сладострастного исступления, обрушившись на Изольду, окутала ее белым сиянием смерти.

С хриплым стоном жертвенный агнец откинулся назад, словно от сильного порыва ветра. Но я подалась вперед, следуя его движению, и конец сигареты по-прежнему остался прижатым к его груди. Моя рука не дрогнула. По ней поднималась волна жестокого наслаждения, разливаясь по всему телу. Из моей груди вырвался хриплый стон, дыхание стало прерывистым. Мне было знакомо это неистовство, охватывающее охотника, когда он добрался до своей жертвы… Теперь ты мой и останешься моим еще несколько секунд…

Себастьян медленно выпрямился. Его глаза были цвета спокойного моря. Когда раздались последние такты драмы, в которых вновь звучала безмятежность, F. протянула мне позолоченную чашечку, куда я опустила мундштук, из которого на несколько миллиметров выступал раздавленный окурок потухшей сигареты.

Заключительный аккорд прозвучал в полной тишине.

Все было исполнено.

Самая высокая из женщин сняла маску, чтобы Себастьян впервые увидел ее лицо, отраженное в зеркале над алтарем. Но видел ли он ее на самом деле? Он выглядел сосредоточенным, полностью погруженным в себя. Медленно отступая лицом к зеркалу, так, чтобы отражение исчезало постепенно, растворяясь в темноте, Франсуаза с маской в руке дошла до двери, которую негр бесшумно открыл. Мари и F. вышли точно таким же образом.

Мы остались одни. Себастьян уронил голову между моих бедер и обхватил руками колени. Затем до боли стиснул их, повинуясь внезапному порыву, который передался и мне. Я забылась… Были даже слова любви, может быть, слезы… какое-то время…

Затем, прервав эти нежности, я развязала чулок, сдавливавший его член. Бронзовое кольцо упало на ковер. Я сказала: «Теперь дрочите… Мне нужно, чтобы вы кончили в этот бокал». Он без промедления принялся ласкать себя. Когда я дотронулась указательным пальцем до его распухшей измученной плоти, его глаза закрылись, лицо окаменело, и сперма хлынула в бокал, стекая поблескивающими струйками вдоль хрустальных граней. Я собрала на кончик пальца густую молочно-белую жидкость и нанесла ему на губы толстым перламутровым слоем. Потом мы обменялись долгим скользящим поцелуем; я не отрывалась от его губ со вкусом спермы, пока мои собственные не стали такими же клейкими.

(В этот вечер парк залит мягким всепроникающим ароматом спермы, как всегда бывает жаркими июньскими вечерами, когда цветут каштаны на краю широкой овальной лужайки. Я хотела бы пойти туда прогуляться, когда стемнеет.)

Склеившиеся губы, этот запах… Здесь нить воспоминаний снова обрывается. У меня в памяти не сохранилось ничего между поцелуем и следующей сценой: Себастьян стоит уже одетый (или почти), в слабеющем свете свечей. Настало время, когда он должен уйти: в этом я уверена… Чтобы защитить обожженный участок кожи от соприкосновения с одеждой, я протягиваю ему кусочек марли. Он благодарит меня, но решительно отказывается: он предпочитает оставить ожог открытым.

У меня еще остаются почерневший окурок сигареты и коралловая сережка, лежащие на шелковой малиновой подкладке в маленькой восточной коробочке, украшенной эмалью. Я дарю Себастьяну эти реликвии, после чего он уходит, в одиночестве, как и пришел, унося под грубой тканью рубашки багровое круглое клеймо, означающее, что он принадлежит мне.

Негр уже отослан F. — его служба завершена. Только мы вчетвером остаемся в красной гостиной…

Я люблю в одиночестве заходить в пустые соборы, когда наступает ночь. Мои шаги гулко отдаются на каменных плитах, и, медленно идя по проходу между рядами скамеек, я приближаюсь к слабому красноватому свету ночной лампы. Но не он привлекает меня, а более сильный свет, который я замечаю позади главного алтаря. Я огибаю его и вижу, у изголовья апсиды, маленькую часовню, где, перед более скромным алтарем, только что закончилось ночное богослужение. Верующие уже ушли. Никого нет. Но свечи продолжают гореть по обе стороны закрытой дарохранительницы, освещая большие букеты белых цветов. Это лилии. Справа от алтаря, в застекленной раке — статуя «Христа скорбящего» в человеческий рост. Он сидит, сложив руки на коленях, поставив ноги на красную бархатную подушку. Плащ из красного бархата, расшитый золотом и завязанный на шее шелковым шнурком, слегка распахнут на обнаженной груди. Подойдя ближе, я отчетливо различаю, несмотря на падающую от меня тень, несмотря на собственное нежелание это видеть, — кровь, которая вот-вот заструится из едва затянувшихся ран, нанесенных розгами. Из-под тернового венца тоже стекло несколько капелек крови, запекшихся на висках и на лбу цвета слоновой кости. Христос смотрит на меня спокойно и умиротворенно.