Ольга, лесная княгиня - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 99

А Мальфрид, сжившись с нами и хорошо понимая чувства юной матери, обещала, что Олег не будет настаивать.

Но это были наши, бабьи тревоги…

Киевские нарочитые мужи тревожились совсем о другом.

В последние годы чуть ли не на каждом пиру в каждом доме мужчины начинали толковать: прошло уже тридцать лет с тех пор, как Вещий заключил договор с греками о мире, или еще не прошло?

Можно уже собираться в новый поход или еще нельзя?

Желающих было много. Из тех, кто ходил на Царьград с Вещим, в Киеве осталось три человека, но зато сыновья и внуки их покойных соратников подросли и возмужали. Им не надо было объяснять ценность «дедней славы» – они и сами ничего так не хотели, как освежить ее собственными мечами!

От прежней добычи – шелков, оружия, посуды, серебра – осталось мало. И то у тех, кто, как Свенгельд, не пропивал ногаты и златники, а умело пускал в оборот, не гнушаясь и помощью «жидов хазарских».

Новые поколения варяжских дружин, полянской, саварянской да и деревлянской старейшин хотели пойти дедовым путем и привезти свою собственную добычу, чтобы о ней рассказывать на пирах следующие тридцать лет.

Разговоры эти уже шли, когда Ингвару привезли его плесковскую невесту. Но тогда они были не столь горячи: большинство все же склонялось к мысли, что еще срок не вышел.

Следующей осенью, когда родился его сын, мнения уже настолько разделились, что случилось несколько драк, и кому-то пришло в голову, что ведь у князя Предслава есть этот самый договор, писанный на телячьей коже! В дружине Вещего тогда он один, на родине выученный по священным книгам Кирилла и Мефодия, умел записывать речь и потом читать. Варяги называли это «моравскими рунами», хотя Предслав неоднократно объяснял, что эти письмена не имеют никакого отношения к ворожбе.

Однако молву не переломить: все остались в убеждении, что договор, записанный рунами, пусть даже и моравскими, имеет особую колдовскую силу по сравнению со словесным. А это усилит проклятие нарушителям – сверх того, что обрушат на них Перун, Велес и Христос, которых в те давние дни призывали в свидетели договора.

Однажды к Предславу отправилось целое посольство.

Возглавляли его Руалд и Стемир, двое последних живых участника легендарного похода, не считая неходячего Лидульва. Остальные были молодые – из всех киевских дружин, многие торговые гости, кто не прочь был «купить товар без денег», как варяги это называют.

– Желаем мы видеть договор греческий, что ты хранишь, – сказал хозяину Стемир. – Все люди киевские знать хотят, пора ли нам лодьи снаряжать за добычей и славой или погодить, чтобы гнев богов не навлечь на себя, как на нарушителей клятвы.

– А князь дал вам соизволение видеть договор? – Предслав сурово взглянул на них.

– Дал соизволение. Мы с Руалдом и Острягой к нему ходили.

Зять Предслава, Острогляд, важно кивнул.

Он был примерно ровесником договора и считал, что давным-давно дозрел до повторения подвигов своего отца, воеводы Боживека.

– Славы и добычи желаете? – Предслав вздохнул. – Ну, что же…

Он достал из кошеля железную палочку с колечком – ключ от замка, тогда еще довольно большой редкости в Киеве. Вставил ключ в отверстие железного коробка на большой укладке, нажал, снял замок, откинул крышку и вынул ларец, отделанный полосками блестящей меди и слоновой кости. Открыл его и достал свернутый трубкой желтоватый кожаный лист.

Гости стояли в почтительном молчании, чинно сложив руки на рукоятях своих дорогих рейнских мечей, будто перед ними творится священнодействие.

Так оно и было: этот договор был все равно что тот белый камень из сказаний, запирающий все водные источники земли. Заключенные в нем чары запирали дорогу за добычей и славой под угрозой гнева всех богов. Но как только выйдет срок, когда чары утратят силу и запоры падут, распахнутся ворота, за которыми сияет Золотое царство – где даже деревья драгоценны и, отломив веточку, можно стать богатым на всю жизнь.

Мечи ратников зудели в ножнах, неистово требуя крови врага.

Прожив всю жизнь среди этих людей, князь Предслав все это понимал.

Руки его, держащие пергаментную трубку, немного дрожали. Зная, что такие мысли не пристали христианину, Предслав не мог отделаться от ощущения, что он, будто заклинатель бесов, сжимает в руках средство сдерживать злых духов, готовых наброситься на христианскую страну, дабы подвергнуть ее гибели и разорению.

Но действие чар не вечно.

Минет тридцатилетний срок – и оружие рассыпется в его ладони прахом…

Он развернул кожаный лист, уложил на столе, бережно расправил, наклонился над ним и бросил суровый взгляд на гостей.

– Слушайте, что говорил Вещий, князь наш…

И они, эти суровые люди, способные ходить по колено в крови, слушали, затаив дыхание, как дети.

Простой лист телячьей кожи донес до них живую речь давно покойного вождя. Не всякий кудесник может заставить говорить мертвого, и на Предслава они смотрели, как на величайшего заклинателя кудов.

– Наша светлость, – читал он, – превыше всего желая в Боге укрепить и удостоверить дружбу, – Предслав снова поднял глаза на слушателей, будто намереваясь подчеркнуть эти слова, – существовавшую постоянно между христианами и русскими, рассудили по справедливости, не только на словах, но и на письме, и клятвою твердою, клянясь оружием своим, утвердить такую дружбу и удостоверить ее по вере и по закону нашему…

Но нет, напрасно он надеется достучаться до этих сердец, которые кузнецы их судьбы выковали из самого прочного железа!

«Помиримся с вами и станем любить друг друга от всей души и по всей доброй воле», – обещали они тогда, клялись «в будущие годы и навсегда» хранить «непревратную и неизменную дружбу».

Но дружба, клятва, мир, закон – все эти слова значимы для них только на тот тридцатилетний срок, что нужен для смены поколений. Они клялись своим оружием и лишили его силы на срок клятвы.

Но следующее поколение боги считают от нее свободным.

Едва выйдет срок – мечи воспрянут, а дружба умолкнет. Потому что невозможна дружба язычников и христиан, в которых они видят лишь добычу.

– …И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября второго, индикта пятнадцатого, в год от сотворения мира шесть тысяч четыреста двадцатый…

Предслав закончил. В избе повисло молчание.

Прозвучавшая дата никому ничего не сказала.

– Так это… когда было? – наконец спросил Стемир.

– Двадцать семь лет назад.

Предслава огорчало, что опасный срок близится. Но он, как и князь Олег, знал, что три года в запасе еще есть, поэтому и согласился показать договор.