История об офортах - читать онлайн книгу. Автор: Станис Фаб cтр.№ 46

Я родила в Италии. Адель не знает этого, но она гражданка Италии и России. Мы вернулись в Лесовск. Я вновь стала работать в труппе. И, честно говоря, почти забыла о Спицыне. Моя сестра помогала мне растить нашу девочку. Но Спицын возник вновь. Только теперь он стал агрессивным, постоянно требовал встреч и все время грозил, что отберет у меня ребенка. У него были неплохие связи и я действительно боялась, что в той мерзкой жизни, которая наступила в стране с перестройкой, он сможет навредить мне и малютке. Мы договорились о встрече, но я заболела и отправила вместо себя свою родную сестру Машу. Она умела говорить со Спицыным, умела ставить его на место. Остальное вы знаете, автомобильная авария, Маша погибла.

Мало кто знал, что у меня есть сестра-близняшка, и все решили, что погибла я. Спицын наконец исчез из нашей жизни. Он побоялся, что если начнется тщательное расследование, то наши отношения раскроются и сухим из воды он вряд ли выйдет. Я просто уверена, что авария во многом спровоцирована им. Маша сидела за рулем, что-то произошло в машине и она вылетела с дороги на обочину и перевернулась. Спицын даже не пострадал. Возможно, они повздорили и сестра потеряла контроль над управлением, а может, она отвлеклась. Но это только предположения.

Я считала себя виновной в гибели Маши и дала обет всю себя посвятить Адели. У нее множество талантов, она прекрасно поет и… рисует. А в театре все решили, что погибла я, оперная певица Вера Засухина. На какое-то время мы и вовсе уехала из Лесовска, все документы я взяла Машины и теперь живу ее жизнью. Маша была воспитателем в детском доме. Теперь это и мой дом. Веры Засухиной давным-давно нет. Есть Маша Засухина.

– Подрабатывать натурщицой не самое лучшее для талантливой девочки!

– Тут уж я ничего сделать не могла. Она немножко обманывала вас. Ей очень хотелось посмотреть на своего отца, так сказать, со стороны. Адель думала, что вы с ним соседствуете и наверняка общаетесь. Вот она и решила, что таким образом однажды встретится с ним.

– Бог ты мой, еще каких-нибудь две недели назад я жил совсем иначе, не думал о перипетиях судьбы, о завтрашнем дне и не вспоминал о вчерашнем. Это просто какая-то фантасмагория.

И что мне, нам теперь делать со всем этим? У нас впереди судебный процесс, спровоцированный Спицыным. Он обвиняет меня и главным образом Чижевского во всех смертных грехах. Будто я, Савелий Кокорев, украл у него несколько офортов, точнее снимков, сделанных с офортов, и тем самым нарушил его авторские права. Спицын нанял пройдоху-адвоката и они выставили Чижевскому счет в сто тысяч евро.

– Если на вашего приятеля можно положиться, скажите ему все, что считаете нужным.

– Ах, Вера Александровна, вы разрубили сразу столько узелков, вы загадали столько загадок…

За 9 дней до судебного процесса

– Марианна, дорогая, мне кажется, я не видел тебя целую вечность.

– А у нас в музее теперь все измеряется зарубежными выставками и вернисажами. Случилось всеобщее помешательство. Художники с утра в приемной. Все хотят выставиться персонально. Директриса назначила меня главной по этому направлению и теперь я целыми днями слушаю рассказы о гениальности, неподражаемости, уникальности каждого. Сегодня приходили студенты художественного училища. Они тоже хотят показать зарубежным сверстникам, на что способны. Вигдор, меня нужно срочно спасать, иначе моя молодость пройдет в этом всеобщем выставкоме.

– Значит, творцы не спят, работают, мечтают, и мир ждут открытия и этим первооткрывателем будешь ты! Прекрасная история!

– Так тому и быть. Скоро и две вечности меня видеть не сможешь. И буду слушать твои «скучаю» по телефону.

– К этому я не готов. И как участник творческого процесса заявляю категорический протест. Нам, прозаикам, просто необходимо живое общение с музой. Предрассветные закаты и туманные рассветы нам мало помогают.

– Ах, как сладко поют соловьи, но я и, правда, вся в делах. Так что обиды на ближайшее время отменяются. Но! Никто ведь не может заставить работника ночевать в музее!

– Какая светлая идея, аллилуйя, мы сможем поужинать. По этому случаю пойду готовить сюрприз.

– Вау! Сюрпризы мы очень любим, в особенности сейчас, когда в музее происходит что-то невообразимое. Из тихой гавани мы превратились в открытое бушующее море.

– Расскажешь?

– С удовольствием, а то я стала чего-то не понимать. У нас есть один младший научный сотрудник. Каждое новое предложение он начинает с фразы: «Чтобы не было недопонимания». Вот и я с каждым новым посетителем чувствую, как недопонимание растет в прогрессии. Послушай, мы готовимся к Германии. Отбираем то, что точно понравится ценителю живописи и графики. И вдруг вчера буквально врывается Алевтина Павловна и приказывает параллельно смотреть современный авангард, примитивистов, современный конструктивизм и т. д. и т. п. А что это значит?

– А что это значит, дорогая?

– То, что теперь я изучаю творчество Савелия Кокорева. Такие вот у нас метаморфозы. Только ты Савелию об этом моем недоумении пока ни-ни. Уж больно они все ранимые и мнительные. Я и сама пока не пойму, что у директрисы на уме и как Кокорева со Спицыным совместить. Все, я побежала, творцы на подходе.

– Тогда до вечера, в нашем милом «Клинче» в семь!

– Однако, женюсь, – произнес Вигдор вслух, – а то творцы отберут мое счастье, замалюют без жалости. Поеду куплю кольцо и сегодня же попрошу руки. Да-да, Чижевский, это не шутка. Это серьезный осмысленный выбор. Достал ваш холостяцкий покой, ваша занудная работа. Вот появится дома муза и с ней вдохновение на что-то великое. Не стыдно, вам, Викдор Борисович! Ладно, не великое, ну тогда хотя бы полезное.

С этими мыслями Чижевский буквально вылетел из кабинета и отправился прямиком в ювелирный салон.

…Спицын с самого утра ушел в город. Ушел работать, так, как он делал это давным-давно. Он и подготовился с вечера, как в ту далекую пору, когда совсем еще молодым художником постигал Лесовск: брал блокноты, альбомы, карандаши. При нем всегда была безотказная «Лейка». Спицын выбирал улицу и несколько часов обходил ее дворики и подворотни, осматривал каждый деревянный особняк, фотографировал их узоры, которые словно тончайшая паутина окутывали окна, крылечки, фронтоны крыш. Он мог часами снимать и зарисовывать каждую детальку, вырезанную рукой неизвестного мастера.

Спицын чувствовал и понимал его задумку, и каждая завитушка этих узоров, колечко, листик рассказывали ему о житье-бытье городских улиц.

Домов таких в Лесовске становилось все меньше и меньше и Спицын сейчас не просто прочитал об этом в газете, а самолично убедился, пройдясь по любимой улице, которую он, кажется, знал наизусть до последней ступеньки и булыжника на мостовой. И тут снесли, и там новострой, а здесь и вовсе полянка. заваленная обгоревшими балками и стропилами.

Но этот дом чудом уцелел и все так же красив и наряден, как и в те годы, когда он рисовал свой город.