Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна - читать онлайн книгу. Автор: Александра Бруштейн cтр.№ 23

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна | Автор книги - Александра Бруштейн

Cтраница 23
читать онлайн книги бесплатно

Я хватаюсь за это, как утопающий за корягу.

– Умею! Конечно, умею! Очень даже умею!

– А ну, прочитайте мне что-нибудь… что-нибудь ваше любимое!

Я иду к этажерке с моими книгами. Любимое? Там много книг, и почти все – любимые. Среди них есть одна, синенькая, и называется она очень скучно: «Галерея детских портретов». Но это совсем не скучная книга, наоборот! Там описано детство разных людей из взрослых книжек: Наташа Ростова и брат ее Петя – из книги «Война и мир»; Илюша Обломов и Андрей Штольц – из «Обломова»; Марфенька и Верочка – из книги «Обрыв» и другие еще.

– Ну, прочитайте мне вслух что-нибудь очень хорошее, – просит Павел Григорьевич.

Что мне прочитать? Я очень люблю рассказ о Пете Ростове. Во время нашествия Наполеона на Россию Петя Ростов, совсем молоденький, почти мальчик, пошел добровольцем в армию. Он был добрый ко всем, ласковый, раздаривал все, что имел: перочинный ножик, кофейник, изюм. «Отличный изюм, берите, – говорил он, – без косточек». Он жалел пленного мальчишку-барабанщика… А сам какой храбрый был! Ночью, переодетый во французский мундир, поехал с другим офицером в разведку – прямо в неприятельский лагерь!.. А на следующее утро в боевой схватке с французами Петя Ростов был убит…

Об этом я и читаю Павлу Григорьевичу:

– «…Ура! – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что-то шлепнувшиеся пули… Петя скакал на своей лошади… странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свете костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю… Пуля пробила ему голову… Денисов… подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное грязью и кровью, уже побледневшее лицо Пети. «Я привык что-нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему…»

Когда я читаю про себя, глазами, это описание гибели Пети, я – что таить? – всегда плачу. Но Павлу Григорьевичу я читаю это даже без дрожи в голосе: что-то подсказывает мне, что Павел Григорьевич, как папа, «ненавидит плакс».

– Ай да Саша Яновская! – Павел Григорьевич, видимо, доволен. – Читаете вы хорошо. Ну, а как пишете?

– Хуже… Неважно пишу… – признаюсь я.

Павел Григорьевич диктует мне несколько предложений.

Потом смотрит, что я написала.

– Ошибок, правда, нет, но почерк! Ох, какой почерк! Как курица лапкой нашкарябала…

Павел Григорьевич задает мне несколько арифметических задач. Решаю я их не очень блестяще. В общем, Павел Григорьевич почему-то устраивает мне настоящий экзамен.

В разгар моих арифметических затруднений в комнату входит папа.

– Ну как? – спрашивает он у Павла Григорьевича. – Познакомились с моей Пуговкой?

– Даже, кажется, подружились! Правда, Саша? И знает она довольно много… Я приду завтра в десять утра – это будет наш первый урок. Думаю, что в августе ее примут в гимназию…

Так вот зачем приходил Павел Григорьевич и расспрашивал, что́ я умею! Какой хитрющий – я и не поняла ничего… Я очень радуюсь, что у меня будет такой учитель, с таким милым лицом, похожим на круглую луну! И столько он умеет такого, чего никто не умеет, и в стольких местах побывал, где никто не бывал!..

Но после ухода Павла Григорьевича у нас разыгрывается настоящая трагедия.

Все мы сели за стол, даже мама, накинув халат, сидит с нами. Из кухни с суповой миской в руках появляется Юзефа. Она ставит миску на обеденный стол с такой яростью, что по поверхности супа идут мелкие волны. Потом низко кланяется сперва папе, потом маме и мрачно говорит:

– Прощайте! Ухожу от вас…

– Почему? – спрашивают одновременно и папа и мама, не выражая, впрочем, никакого испуга или отчаяния, потому что Юзефа задает такие представления довольно часто.

– Ухожу, и все! Не хочу арештантов видеть!

И Юзефа начинает плакать, горестно качаясь из стороны в сторону. Я бросаюсь к ней:

– Юзенька, дорогая! Не уходи!

Обнимая меня и качаясь со мной, Юзефа причитает:

– Ох ты, моя курочка, беленькая моя, шурпатенькая моя! Я тебя берегла, я тебя растила, я тебя годовала-пестовала… Нет, плоха Юзефа – привезли немкиню: «На́, немкиня, мордуй ребенка!» А теперь еще и арештанта позвали: «На́, арештант, учи ребенка!» А уж арештант, ён нау-у-учит! – завывает Юзефа.

– Перестаньте, Юзефо! – стучит папа вилкой о стол. – Какой арештант? Что вы такое плетете?

– Арештант! Арештант! – кричит Юзефа с азартом. – И не стукайте на меня вилкой! Мне соседская Ольга сказала: «Наняли твои господа учителя-арештанта! Его из студентов прогнали, ён против самого царя бунтовался! Три года у Сибири держали – у самом снегу жил, арештант! И в Бога не веруеть, вот какой…»

Юзефа плачет, вытирая глаза одним концом своего платка, а нос – другим концом.

А папа и мама смеются!

Я совсем теряюсь: кому же верить?

Юзефа перестает плакать так же неожиданно, как начала. Похватав со стола опустевшие тарелки и суповую миску, она уносит их на кухню. Затем возвращается и ставит на стол второе блюдо.

– Давайте расчет, ухожу!

– Глупости! – посмеивается папа. – Я вас знаю, никуда вы не уйдете…

– А може, и не уйду… – неожиданно спокойно соглашается Юзефа. – Ребенок несчастный, хиба ж я ее брошу? Но-о-о-о только! – Юзефа грозно поднимает палец. – Як себе хо́чете, а икону у меня в кухне снять не дам!

– Да кто ее снимать будет, вашу икону, Юзефа? – спрашивает мама.

– Тот арештант снимет, учитель ваш новый! – И Юзефа шумно убегает на кухню.

Конечно, вопросов у меня целая телега! Кто такой Павел Григорьевич, почему он все умеет, почему он жил там, где люди не живут, за что Юзефа называет его «арештант»? И еще, и еще, и еще…

Но папа ложится спать – не у кого спрашивать (мама таких вещей не знает). А главное, у меня самой нет времени: надо бежать к Юльке – наверно, Томашова уже вернулась с ней домой.

Я кладу в один карман все бумажные фигурки из «Ромео и Джульетты», за вычетом утопленных мной в ведре супругов Монтекки и Капулетти. В другой карман я прячу все лакомства, какие я накопила для Юльки со вчерашнего вечера: яблоко, три печенья, одну шоколадную конфету и несколько леденцовых «ландринок» (одну, шоколадную, я не выдержала – съела вчера сама). Мчусь к Юльке стремглав… В голове нет-нет да мелькает мысль: а вдруг Острабрамская Божия Матерь сотворила чудо – исцелила Юльку? Вдруг Юлька уже ходит, как все люди?

Еще со двора я вижу, что ставень над погребом, где живет Юлька, открыт: они уже дома! Очень осторожно спускаюсь по лестнице – во-первых, чтоб не упасть, а во-вторых, я все-таки побаиваюсь Юлькиной мамы: вдруг она меня прогонит?

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию