Пляски бесов - читать онлайн книгу. Автор: Марина Ахмедова cтр.№ 53

Ступив на другой мосток, кума встала как вкопанная и уставилась в воду.

– Ты глянь, поглянь, – позвала она тетку, и та сощурила подслеповатые глаза. – Перчатка чья-то, – проговорила кума.

Перчатка, подпрыгивая на мелко рябящихся водах, юркнула под мост, на котором стояли женщины. Те поворотили головы на другую сторону и наблюдали за тем, как перчатка выплыла из-под моста и направлялась дальше по течению.

– Обронил кто-то, – проговорила Полька.

– Потерявшую ждет несчастье, – добавила кума.

– Расставание с любимым, – поправила ее Полька.

– Нет, несчастье.

– Нет, расставание.

– И несчастье, и расставание, – притопнула ногой кума и, подхватив Польку под руку крепче, двинулась дальше.

Поезжайте же на Рождество в Карпаты! Вы увидите ряженых, наслушаетесь колядок, а веселая мелодия крикливой скрипки побежит за вами, когда, устав от угощений, музыки и веселья, вы направитесь, хрустя чистым снегом, в сельский кабак, где сможете отогреть ноги и спину у огня, полыхающего в камине, и съесть на ужин тарелку борща вприкуску с зубчиком чеснока, а следом за ней вареники – с творогом, грибами белыми или картошкой. А то заходите в ресторацию в замке у горы. Вот где готовятся блюда по лучшим гуцульским рецептам. Вот где огонь в камине трещит жарко и весело. Но покоя и тут не ждите. Одна за одной потянутся сюда толпы колядующих. Готовьте кошелек, чтобы одаривать каждую гривнами. А одарив, не прячьте его далеко – не переведутся в эту ночь в Волосянке черти, старухи с косами и рыцари. Войдут без спросу, ведь все двери в эту ночь для них будут открыты. Зазвенят бубенцами, потрясут деревянными мечами, разрубят воздух тупой косой. Песню затянут нестройную. А ты знай слушай. Когда умолкнут, не жалей денег в протянутую шапку положить. Да убедись в том, что в кошельке еще остается. Ведь вышел из дома уже слепой Зиновий. Скрипка зажата у него под мышкой, в руках – смычок. Вот уже несмелыми ногами топчет он снег. А там, где мостки и пригорки, заботливые руки мужской компании подхватывают его. И движется Зиновий прямиком к замку, вперившись в снег, такой же белый, как и его глаза. Вот уже скоро войдут они в жарко натопленное помещение. Мужики оробеют сразу – шутка ли, гости съехались к Господарю из Львова и из Киева. Огонь свечей разрезает узоры на дорогом хрустале. Драгоценные камни сияют звездами на руках и в ушах собравшихся дам. Не посмеют мужики идти дальше, застынут на пороге, пока Зиновий не выйдет на середину, не поднесет смычок к грубым струнам, заставив скрипку завизжать. Ей-богу, как будто душа убиенного хряка вселилась в этот инструмент! Так охаживает Зиновий смычком струны, что впору закрыть уши руками. «Скрыпуля» – вот как называют его скрипку волосянские за глаза. Но тут и мужики грянут нестройными голосами, где перебивая инструмент, где обгоняя, а где заглушая совсем. Только и Зиновий свое дело знает. Резанет он смычком, завизжит скрипка, и души покойничков, успевших к тому часу слететься на огонек, зажженный живыми на их могилках, затрепещут, колебля огоньки. Словно и не привыкли они каждый год в этот час внимать душераздирающей «скрыпуле».

А вы не ленитесь в эту ночь. Отужинав, спуститесь в Волосянку. С любого пригорка откроется вам кладбище. Рассыпаются по нему огоньки – красные, синие, зеленые, желтые – на каждой могилке горит свечка в стеклянном подсвечнике. Мерцают огоньки в темноте, скрывающей кресты и могильные плиты. И смотрится с пригорка кладбище веселой долиной, обещающей и сказку, и веселие, и покой.

Утихнут шаги, скрипящие по снегу. Утихнут песни, замолчит визгливая скрипка. Утихнут смех и голоса молодежи, и вот тогда потянутся души умерших в форточки волосянских домов, заботливо приоткрытых для упокоившихся родичей. Найдут на столах они и хлеб, и соль, и кутью. Гречневая кашка, заваренная на меду, с орехами и с сахаром – чтоб слаще сладкого было, любится покойничкам больше всего. Посидят волосянские души у стола, отведывая угощения, погрустят о законченной жизни, а может, наоборот, порадуются нынешнему своему покою, прислушиваясь к дыханию спящих. А тому, кто не спит, лучше покрепче сомкнуть веки. В эту ночь души тянутся в свои дома по привычке. Грязная, мертвая кровь их стынет в холодной могиле, а то и излилась уже давно в землю, взрастив брудные розы на подвенечных платьях почивших в брачную ночь невест. Сама же душа – бескровна, стало быть, кровное родство ей неведомо боле. А потому лучше притвориться спящим, не шевелиться, дышать ровно, и так – до самого утра, пока не проснутся Богдановы петухи и не возвестят криком своим утро. Тогда и тем, кто всю ночь не спал, можно поднять веки, ничего не боясь. Ушли души мертвых, утро унесло с собой страх. За ночь они успели нарезвиться в хороводе, который каждый год водят посреди Волосянки. Каждую ночь перед Рождеством в три часа Зиновий, вернувшийся в хату с мешком рождественских подарков и уснувший было старческим сном, встает со своей узкой постели, накидывает на себя теплое пальто, подхватывает под мышку «скрыпулю» и идет прямиком верным шагом к церкви. Останавливается напротив нее, оборотившись к ней с спиной – на то самое место, где дорога, ведущая к церкви, скрещивается с той, что спускается к кладбищу. Подносит к струнам смычок. Визжит скрипка как резаная. И в тот же миг из всех форточек вылетают наевшиеся остатками праздничного ужина души.

– Приветствую тебя, Степан, – кивает головой Зиновий.

– И тебя, Игорь.

– И тебя, Настасья.

Да сколько их! И всех Зиновий знает по именам. Шутка ли – девяносто семь лет Зиновий топчет землю, и в лицо помнит всех, кто при его жизни отбыл на тот свет. Под подбородком его визжит «скрыпуля», седые брови покрываются инеем. Слепые глаза смотрят весело в темно-белую ночь. Всем кивает Зиновий, и тогда визг ныряет за его подбородком вниз, чтобы тут же взлететь вихрем хороводным, заставляя покойничков ходить по кругу быстрей. Много кого из живых будит игра «скрыпули», но в эту ночь перед Рождеством живые прощают слепому его причуды. Мало кому случалось наблюдать за Зиновием в этот час. А кому приходилось, тот рассказывал – стоит дед один-одинешенек посреди белой дороги, инструмент визжит невпопад в его руках, шевелит дед бровями, пришепетывает имена покойничков. Да таких помнит, которые померли так давно, что и в церкви их уже не поминают. Притопывает Зиновий ногами. А вокруг него – глухая ночь и высокие звезды.

Впрочем, причуда старика имеет научное объяснение – то болезнь, названная по имени светила, которое теперь, когда он играет, выглядывает из-за рваных туч. Молочное, бледное – как и глаза старика. Но вот вопрос возникает – почему во все прочие ночи спит Зиновий беспробудно в своей постели? А как грянет ночь накануне Рождества, так несет его нелегкая на этот перекресток и терзает он «скрыпулю» до первого петуха? Снятся ли ему покойнички иль взаправду он их видит? Попробуйте спросить самого Зиновия поутру. Но ни в это утро, ни во все другие дни он ничего об этой ночи не помнит. А раз так, то и деревенские в ту ночь, когда разбудят их крики «скрыпули», стараются глаз не размыкать и на порог носа не казать. Мало ли что может приключиться с живым, повидавшим пляску мертвеца…

Но в эту ночь был у пляски живой свидетель. Богдан прятался за искрящейся статуей Пресвятой Богородицы. Не спускал он с Зиновия глаз. Тянулся к нему, едва дыша. Шевеля лишь губами, повторял за ним имена прибывающих. Но видел ли покойничков сам Богдан? И этот вопрос нам придется оставить без ответа. Только догадка одна имеется. В этом году, когда замок назвался гостиницей, когда Стася вышила рубаху господарскому сыну и когда, наконец, заговорили об интеграции с Европой, а вся Волосянка поверила, что и она теперь заживет безбедно и красиво, как за границей, защищенной горами, жили те, к кому западные украинцы до этого дня нанимались в услужение, так вот в этот год затосковал Богдан. Осунулся он лицом, показывался из дома редко, а когда показывался, глядел хмуро, и на «добридень» отвечал чуть погодя – извлекаясь из своей задумчивости. Прогуливался он привычным маршрутом. Дойдя же до березы, Богдан окончательно впадал в меланхолию. Начало хиреть дерево с той самой ночи, когда в третий раз вышла из гроба шастать по Волосянке бабца Настасья, а ветер разгулялся и вышиб из березы дух. Вместе с деревом хирел и Богдан.