Пляски бесов - читать онлайн книгу. Автор: Марина Ахмедова cтр.№ 45

– Володимир, – произнесла холодными губами Оленька.

Ведьма опять уставилась в окно, и вскорости до девушки начали доходить глухие шершавые выдохи, какие производятся при сомкнутых губах. А еще так звучит ветер, когда идет издалека, ищет себе лазейку меж гор, истончаясь шумно. Тут и серый рассвет навалился на окошко, словно вода поднявшейся реки, пошедшей топить дома. В клобуке завозился ворон.

– Замок на горе стоит – на Осиянской, – зашептала ведьма, – под ним три реки – одна водяна, друга – медяна, третья – кровяна. Я водяну реку вылью, медяну выпью, а кровяной весь свет затоплю, – стоило ведьме произнести эти слова, как утро налилось багряной полоской рассвета, но не раскинулась та от сих и до сих, а встала лишь над той горой, где не так давно вырос замок Господаря. Ведьма засмеялась, разговаривая с самой собой или же с кем-то другим, кто высвечивался из окна одной ей. – Дуже ненавижу коммунистов, – заскрипела она, – но говорю им спасибо за то, что господарей всех придавили, – старуха сжала кулак. – Паскудные людишки у нас в краю живут, лютые, но свободу не отдадут и Господарю слугами не будут.

Родинка, растущая на ее правой брови, налилась синим.

– Соперница у тебя, – продолжила она, теперь не сводя с Оленьки глаз. – В темную дивчину он влюблен.

– В Стаську, – вспыхнула Оленька.

– По пятам за тобой будет ходить, – успокоила ее ведьма, – как нога за ногой. Но дело твое не легкое. Богом ему не написано тебя любить. Желаешь и теперь, чтоб он был твоим?

– Желаю, – не раздумывая, ответила Оленька.

– Тогда непростые дела от тебя потребуются. Поставь свечи двум живым за упокой. Погорят недолго, задуй их. Имена тех двух на бумажке запиши – мне треба знать, чью смерть раньше времени кликать себе в помощники. Ангелы с архангелами отвернутся от них, почуяв заупокойный дымок. Среди мертвых их будут искать. Смотри, не давай свечам догореть до конца – архангелы успеют почуять, что в них обман. Свечи те мне принеси. Но это еще не все. Вещь Володимира нужна. Где возьмешь – дело не мое. Без нее не приходи.

– Найду, – отвечала Оленька.

Бабка отвернулась к окну. Казалось, она вступает в схватку с самим рассветом, давя на него, выталкивая прочь за гору, не пуская в село, не разрешая кончить ночь. Родинка ее росла и наливалась, становясь единственной точкой на недвижном теле, в которой бушует чувство, подобное полноводной кровяной реке.

Оленька отправилась домой. Никто не встретился ей по пути, и дошла она до хаты незамеченной, раньше, чем утро проникло в село. Но впоследствии тот визит к ведьме вывернулся в такую историю, что выплыл наружу, как ясный месяц на чистое небо. С тех же пор отцу Ростиславу неоднократно выпадала охота приводить Оленьку в пример – в целях профилактических. Долго еще он лепил Оленьку к своим проповедям, разглагольствуя о пагубности колдовства. Произнося свои душеспасительные слова, отец Ростислав распалялся так, что, казалось, одним дыханием мог разжечь костер, на котором сгорели бы все западноукраинские ведьмы. А паства бережно несла его предостережение в хаты, где предъявляла домочадцам с назиданием – вот, мол, во что выворачивается помощь, которую просишь у темных сил.

День, наставший после той ночи, запомнился только одним – пошел первый снег. Тому предшествовала странная картина – какой-то ворон, распахнув крыла, летал по небу, таранил тучи. Вонзаясь в них черным клювом, он то исчезал в их лохматых клубках, то появлялся с другой стороны. Так, проколов тучу несколько раз, он набрасывался на следующую, проделывая с ней то же самое. Немало голов задралось вверх, чтобы посмотреть на бешеные его проделки. Мужики выходили из дома, забыв шапки, и дивились на странное зрелище, почесывая макушки. А морозец дневной хватал их за уши и носы.

– Быть снегу, – проговорил Панас, вышедший из хаты и закуривший тут же цигарку.

Изо рта его выходили клубы серого дыма. Колючими глазами следил он за вороном. Когда тот исчезал, поглощенный тучей, Панас затягивался глубже, подбавляя дыма, а морозец хватал клубки из его рта и превращал в тучки. Казалось, дай Панасу волю, и все небо заволокло бы его табачным дыханием.

– И беде быть, – Панас желчно сплюнул и задавил цигарку о дно крынки, в трещине которой за ночь собрались мелкие льдинки.

К вечеру пошел снег. Ласково укрыл он Карпаты, как укрывают фатой невесту. Местами снежинки расстарались особо, выложив на полотне белые подвенечные узоры. В ту пору темнеет рано, и не успел снег сесть на землю, как в сельских окнах уже зажегся свет. Брызнуло электричество из окон, выбивая из снежинок, сидящих на наличниках, чудесную иллюминацию. Какими только цветами не горели, не переливались они. Вся земля волосянская казалась усыпанной драгоценностями, давая глазу увидеть – вот сколько чудесной красоты таит в себе карпатский снег! И никакой другой снег не укроет ни одну другую землю такой сказочной красотой, не откроется такими гранями, не рассыплется таким богатством. Хотите верьте, хотите нет, а такую зиму можно увидеть только на Западной Украине.

Загорелась и звезда под крышей вертепа, оживив своими лучами деревянные фигурки, а уж те возгласили – Рождество совсем близко! Зажглась гирляндами статуя Пресвятой Богородицы, стоящая у самого входа в церковь – под навесом с колоннами. Навес тот был увенчан крестом, а колонны – увиты хвоей. Рождественская елка под ногами Девы заиграла огоньками да переливчатыми игрушками. И сын Девы, Иисус Христос наш, протянул к ним свою младенческую руку. Ах, как хорошо стало в Волосянке. Как потеплело на душе, несмотря на то что стоял мороз. Впрочем, и морозец согрелся, стоило только пойти снегу. Не верите? Ну-ну. А ведь то правда – предрождественский снег прогоняет сырость и ветер. Прогоняет из души печаль. Вот так идешь по деревне, дышишь всей грудью, скрипит первый снег под ногами, искрится и сияет. И уже хорошо… А как, дойдя до церкви, Деву увидишь, да увидишь еще, какое богатство гирлянды выбивают из снега под ее ногами, то и не поверишь, что ты теперь не в сказке, которая вот-вот случится накануне Рождества. Такая она – зима на Западной Украине.

Верить или нет, тут вы думайте сами, но, по-нашему, правда заключается в том, что в канун Рождества все самые добрые чувства, коль они были в душе человека, коль дремали в ней, не чая проснуться, пробуждаются и растут, вытесняя все остальное. Так и с любовью происходит. А любовь, как известно, – наипервейшее добро. Даже такая, которая в остальное время не чуялась или сомнениям подвергалась. А как не подвергнуть сомнению то чувство, которое родилось от взгляда лишь одного? Ты еще словом не успел с человеком перемолвиться, а чувство к нему уже взяло за душу.

Тянуть стало Господарева сына Володимира к дому Сергия с тех самых пор, как на подоконнике расцвела зимняя роза – та самая, которую Стася вынесла из подпола. Позже мы видели ее в доме Богдана, куда Стася отнесла горшок, когда роза совсем зацвела. Но пока она нарождала бутоны, стоя у нее на подоконнике, и пока бутоны разворачивались нежными темными лепестками, Володимир наведывался сюда чаще, словно роза магнитом притягивала его железного коня. Приезд его в село возвещался рыком. И рычал его мотоцикл совсем не так, как драндулеты местных. Да и куда местным было угнаться за самим Господарем? Они, считай, до сих пор лошадок запрягали. Только в нескольких хозяйствах имелись автомобили и мотоциклы. Тщедушные, они тарахтели по узким дорожкам холмов и оврагов, захлебываясь собственными выхлопами и напоминая старика, подавившегося дымом цигарки. То ли дело был мотоцикл Господарева сына – хоть и в одну колею, но он, как и машина отца, подминал под себя село, а рыком – властным и оглушительным – сообщал окрестностям, что едет хозяин.