– Руби её напополам!
– Как это?.. – Вильк оторопело уставился на корону, ярко блестевшую на фоне тёмного грунта.
– Руби! – заорал Шомоши. – По королевскому камню!
Полусознательно подчиняясь этому яростному крику, Вильк вытянул меч из ножен и изо всей силы ударил лезвием под край огромного рубина, сверкавшего в самом центре митры. Золотой обруч не мог выдержать стальной удар, и меч, разваливая корону на две почти одинаковые части, глубоко ушёл остриём в покрытую слоем прелых листьев землю.
Какое-то время Вильк, находясь словно во сне, смотрел на дело своих рук, а потом наклонился и поднял обе половинки. Как оказалось, меч не дошёл до конца, и корона полностью не разделилась, отчего Вильк был вынужден руками доломать нижний обруч. Сделав это, он растерянно повернулся к Шомоши:
– А что дальше?..
– Отдай ему! – приказал Шомоши, кивнув на Скочиляса, который оторопело следил за тем, что происходит у него на глазах.
Чувствуя, как в руку, державшую остатки короны, впился какой-то обломок, Вильк зажал его в кулак и послушно протянул Скочилясу половинки, а тот, окончательно обалдев, спросил:
– А мне… Мне что делать?
– Бери и удирай в лес! – чётко, так, чтоб дошло до остолбеневшего Скочиляса, приказал Шомоши. – Тропками незаметно выйдешь на шлях и любой ценой проберись в Краков. Там найдёшь дом епископа Олесницкого и отдашь корону ему в руки. Только ему! Запомнил?
– Так… – еле слышно ответил оруженосец.
– Ну то бери же! – рявкнул на вконец растерявшегося Скочиляса Шомоши и, бросая ему какую-то тряпку, добавил: – Заверни так, чтоб никто не видел, и быстро, ну!..
Казалось Скочиляс только и ждал такого понукания. Он мгновенно ухватил половинки короны, умело завернул их в тряпьё, прижал узелок к груди и, кинув перепуганный взгляд сначала на Шомоши, а потом на Вилька, метнулся в чащу. Только теперь, откинувшись на ложе, Шомоши громко застонал от боли, а Вильк ещё какое-то время молча смотрел на заросли, поглотившие Скочиляса. Лишь когда там уже перестали качаться потревоженные ветви, он разжал пальцы и замер от неожиданности. На его ладони лежал рубин «королевский камень»…
* * *
Стражники при въезде в Краковский барбакан увлечённо играли в кости и не обратили ни малейшего внимания на Скочиляса, который от усталости едва волочил ноги. К тому же и вид у бедолаги был соотвественный. За время блуждания по лесам он сумел переодеться в драную селянскую одежонку, а перекинутая через плечо двойная сумка выглядела так, что любому было ясно, там ничего, кроме жалкого скарба, быть не может.
Счастливо миновав ворота, Скочиляс вышел на ухоженную улицу и в который раз, несмотря на усталость, залюбовался городом. И хотя не впервые был он в Кракове, всё равно его, выросшего в лесной глухомани, поражали и высокие трёхэтажные дома, и уличная мостовая, и большое количество людей, сновавших вокруг.
Однако сейчас, вышагивая вдоль аккуратных домов, Скочиляс чувствовал себя несколько иначе. В этот раз сумка, где были спрятаны половинки короны, придавала ему уверенности. Позади осталось спасение от погони, лесные скитания, постоянный страх быть схваченным или ограбленным, что, между прочим, и заставило Скочиляса оставить оружие и сменить свой вполне пристойный наряд на жалкий и неприметный.
Куда надо идти, Скочиляс вроде бы знал. От Флорианских ворот он легко добрался до Королевской дороги, потом вышел на Рыночную площадь, где не удержался, чтоб не поглазеть и на башню Ратуши, и особенно (прошептав молитву с просьбой об удаче) на костёл Святой Марии, чтобы позже, время от времени посматривая в сторону Вавельского холма, идти дальше.
Впрочем, наперекор собственной уверенности Скочиляс всё-таки заблудился и лишь по чистой случайности, попав к толстой башне с крышей, украшенной тремя стройными башенками-шпилями, вспомнил, куда на самом деле надо идти. Он решительно свернул направо и вскоре остановился перед ступеньками, которые вели к парадным дверям епископского дома.
Осмотрев добротное соружение, окна которого поблёскивали большими стёклами, и всё ещё колеблясь, Скочиляс поднялся по ступенькам, взял деревянный молоток, висевший рядом, и неуверенно постучал по косяку. Ему пришлось ещё дважды, всё громче и настойчивее стучать молотком, прежде чем двери открылись.
Привратник епископа, тостый, крепкий мужик, сначала молча слушал горячие пояснения Скочиляса, а когда ему это надоело, спустил надоедливого посетителя со ступенек. Скочиляс, хлопнувшись на мостовую и почувствовав, как половинка короны, спрятанная в сумке за спиной, больно кольнула его в лопатку, не на шутку разозлился.
Он вскочил на ноги и, неожиданно для самого себя, громыхнул на привратника:
– Ты что себе позволяешь, сучий сын, а?! Если я сейчас же не попаду к пану епископу, завтра ты, свинья, будешь болтаться на виселице!!!
Столь грозный тон так не вязался с жалким видом просителя, что привратник растерялся и непослушными руками настежь открыл перед Скочилясом двери. Войдя в передпокой, куда уже набежала домашняя челядь, чтобы посмотреть на уличную ссору, взбешённый Скочиляс рявкнул:
– Эй вы, сволото!.. Бегом доложить его милости, что гонец от пана Шомоши прибыл!
Властный окрик сразу произвёл нужное впечатление. Слуги заметались, кто-то мгновенно исчез, но несколько других наперегонки кинулись наверх, в покои, и не успел ещё Скочиляс толком опомниться от собственной наглости, как его почтительно завели в большую, светлую комнату. В таком помещении Скочиляс ещё не бывал, и от удивления растерянно открыл рот.
Однако долго хлопать глазами не пришлось. Золочёные двери, бывшие напротив, открылись, и в комнату быстрым шагом вошёл сам епископ Олесницкий, который, презрительно глянув на нахального посетителя, с порога кинул:
– Ну?.. С чем пришёл?
От внезапного волнения Скочилясу перехватило дыхание. Вместо ответа он скинул сумку с плеча на пол, трясущимися руками развернул тряпку и выпрямился, держа на ладонях сразу обе половинки короны. Такое количество золота в руках у почти нищего настолько поразила Олесницкого, что он, удивлённо глядя в глаза Скочилясу, спросил:
– Ты кто?..
Скочиляса, который впервые в жизни общался с таким влиятельным и вельмишановным человеком, аж распирало от гордости, но волнение куда-то исчезло, и он, вскинув голову именно так, как это всегда делал пан Вильк, заявил:
– Я Скочиляс, оруженосец пана Вилька. Мы из почта рыцаря Шомоши!
– Ты… Оруженосец? – Олесницкий даже слегка растерялся и поспешно спросил: – А почему?.. Почему такой вид?
Скочиляс удивительным образом почувствовал себя весьма увернно, прежде чем начать рассказ, даже осмотрелся и, приметив рядом небольшой стол, положил половинки короны туда. Потом, повернувшись к Олесницкому, вздохнул и тихо заговорил:
– Ваша милость, сначала всё было хорошо. На Секежицком шляху мы разбили отряд гуситов и захватили сундук.