Широкий Дол - читать онлайн книгу. Автор: Филиппа Грегори cтр.№ 29

Но теперь Ральф убил моего отца. И больше некому было меня любить.

Впрочем, Ральф совершил и еще одну ужасную ошибку: он забыл о том, что нас разделяет. Забыл, что между нами всегда была пропасть. Так и не понял, что я никогда не лягу с ним в отцовскую кровать, кровать сквайра; я никогда не приведу его в наш дом. Он был недостоин. Недостоин спать в постели моего отца; недостоин носить сорочки из тонкого батиста. Он всю жизнь носил одежду из домотканого полотна, а его мать и вовсе ходила в жутких лохмотьях. И этот жалкий деревенский парень осмелился – осмелился! – ждать в засаде моего замечательного и храброго отца, предательски напасть на него, свалить на землю, размозжить ему голову камнем! И мой отец, сквайр Широкого Дола, умер в мучениях от руки своего неверного слуги-предателя.

Что ж, Ральфу придется за это заплатить.

Между тем Гарри становился все печальней. Он все острей чувствовал утрату и все чаще, теперь уже ежедневно, приходил ко мне за советом и утешением. Мама же, когда высохли ее первые легкие слезы, сразу деятельно занялась подготовкой к похоронам: заказывала перчатки и траурные одежды, составляла меню для поминок. А мои глаза по-прежнему сухо горели ненавистью.

Ральфу придется за это заплатить.

Никто не смеет безнаказанно злоумышлять против Лейси из Широкого Дола! Никто в нашем роду не погиб от руки предателя, не имея ни меча в руке, дабы защитить себя, ни верной охраны. И если бы я сейчас могла сделать так, чтобы Ральфа арестовали и повесили, я бы это сделала. Но в суде он мог выдвинуть обвинения против меня, а я не могла допустить, чтобы эта ужасная тайна стала темой для пересудов. В мои планы отнюдь не входила смерть отца. Все это было задумано не мной. И самого убийства я тоже не совершала. И не приказывала его совершить. Ральф умело подвел меня к мысли о том, что моего отца необходимо устранить, но я толком не понимала, что это значит на самом деле. И теперь передо мной все время стояло лицо отца, застывшее в безмолвном крике, и единственное, что способно было хотя бы на время отвести от меня эти ужасные видения, – это безмолвно повторять про себя точно успокоительное заклинание: «Ральф за все заплатит!»

Во время заупокойной службы глаза мои под темной вуалью казались черными от ненависти к убийце, и молиться я не могла. Не мог христианский Бог участвовать в этой кровавой драме, которая должна была разрешиться отмщением. С цепи были спущены фурии; теперь они мчались за Ральфом по пятам, и я следовала за ними, столь же смертоносная, как любая из этих жаждущих крови богинь мщения, столь же распаленная ненавистью и гонимая вперед волной темной воли.

Ненависть сделала меня жестокой, хитрой и проницательной, но по лицу моему ничего прочесть было нельзя. И когда по крышке гроба застучали комья земли, я бессильно прислонилась к Гарри: у меня подгибались ноги, но не столько от горя, сколько от гнева и ненависти, бушевавших в моей душе. И весь обратный путь в карете мы с братом нежно держались за руки. И я знала, что спасаю и Гарри, стремясь уничтожить проклятого убийцу, стереть следы этого смертоносного паразита с нашей земли.

Мама снова плакала, и я свободной рукой взяла ее за руку. Рука у нее была очень холодная, и на мое рукопожатие мать не ответила. Она словно пребывала в иной реальности с тех пор, как четверо мужчин, шаркая ногами, внесли в дом мертвого отца. Я часто замечала, что ее взгляд останавливается на мне, но она словно не видит меня или, точнее, смотрит сквозь меня, думая о чем-то своем. Но сейчас ее глаза под темной вуалью посмотрели прямо на меня, и взгляд ее стал каким-то необычайно острым.

– Ты же хорошо знаешь папиного гунтера, Беатрис, – вдруг ясно и четко промолвила она, и эта манера была совершенно не похожа на ее обычный, чуть слышный лепет. – Разве мог такой послушный конь вдруг сбросить Гарольда на землю? Он ведь всю жизнь провел в седле и никогда не падал. Как он мог столь неудачно упасть при таком незначительном прыжке?

Ненависть к Ральфу заставляла мой разум сохранять полную ясность, и я, глядя матери прямо в глаза, сказала:

– Я не знаю, мама, что именно там случилось, но мне кажется, что просто седло недостаточно хорошо закрепили. Я пока не вижу иного объяснения. Хуже всего то, что папе пришлось так ужасно страдать. Если бы я была уверена, что виноват конь, я бы тут же приказала его пристрелить. Я бы ни за что не оставила в живых лошадь, погубившую моего отца. Однако это, по всей вероятности, просто трагическая случайность.

Мать кивнула, по-прежнему не сводя с меня глаз.

– Теперь нас ждет столько перемен… – помолчав, сказала она. Карета качнулась – это означало, что мы уже свернули на подъездную аллею. – Имение, естественно, унаследует Гарри. Но, видимо, придется нанять управляющего, одному ему тут не справиться. Или ты сама хочешь ему помогать?

– Конечно же, я стану ему помогать всем, чем смогу! – пылко заверила я мать и осторожно прибавила: – У нас же никогда не было управляющего; папа считал, что заводить управляющего – идея порочная. Я бы тоже предпочла, чтобы мы без него обошлись. Но решение, разумеется, принимать вам, мама… и Гарри.

Она молча склонила голову, и какое-то время тишину нарушал лишь приглушенный стук копыт по аллее, точно ковром покрытой толстым слоем опавшей листвы.

– Единственное, что Беатрис всегда любила даже больше своего отца, – это его владения, – вдруг, задумчиво глядя в окно, невнятно промолвила мама каким-то странным голосом, совсем на ее голос не похожим, и почему-то говоря обо мне в третьем лице. Мы с Гарри обменялись недоумевающими взглядами, а она продолжала: – Не было на свете девушки, которая любила бы своего отца столь же сильно, как Беатрис, но эту землю, Широкий Дол, она любила все-таки больше. И если бы она была вынуждена выбирать между отцом и землей, она, по-моему, выбрала бы землю. Для Беатрис большое утешение – думать, что, хоть она и потеряла отца, у нее все еще есть Широкий Дол.

Мы с Гарри снова переглянулись; он явно был потрясен не меньше меня.

– Ну-ну, мамочка, – слабым голосом сказал он и потрепал мать по руке, затянутой в черную перчатку, – вы просто расстроены. Успокойтесь. Мы все очень любили папу, и все мы очень любим наш Широкий Дол.

А мать, отвернувшись от окна и перестав словно пересчитывать про себя стволы деревьев, вдруг так пристально посмотрела на меня, словно хотела проникнуть в самые глубины моей души, прочесть самые сокровенные мои мысли. Я глаз не отвела. Не я совершила это преступление, мне нечего было себя винить.

– Я буду изо всех сил помогать Гарри, – медленно и отчетливо повторила я. – И папа, наверное, тоже будет где-то рядом с нами. Я все стану делать так, как того хотел он. И буду такой дочерью, какой он заслуживал.

– Ну-ну, Беатрис, – снова сказал Гарри. Он совершенно не понял тайного смысла моих слов, но уловил необычность моих интонаций. Он протянул одну руку мне, вторую маме, и так, переплетя пальцы, мы подъехали к дому и еще несколько минут посидели молча, не разнимая рук. И за это время я еще раз дала себе клятву, что Ральф непременно заплатит за ту страшную рану, которую он нам всем нанес, и заплатит за нее очень скоро. Сегодня же ночью.