Широкий Дол - читать онлайн книгу. Автор: Филиппа Грегори cтр.№ 119

Да, Ральф сказал чистую правду: есть те, кто любит, и те, кого любят. Джон МакЭндрю был великим дарителем любви, и вся его сообразительность, вся его мудрость не способны были помешать ему любить меня, любить, любить, любить меня одну, сколь бы высока ни была та цена, которую он был вынужден платить за эту любовь. Мне же достаточно было всего лишь сказать ему «да».

– Да, – сказала я.

– Я некоторое время назад написал отцу и рассказал ему о своих чувствах и намерениях, и он очень хорошо это воспринял; я бы даже сказал, с большой щедростью. Он выделил мою долю в «Линиях МакЭндрю» и разрешил мне делать с этим капиталом все, что мне будет угодно. – Джон улыбнулся и пояснил: – Это огромная сумма, Беатрис. Целое состояние. Там хватит, чтобы купить сразу несколько Широких Долов и еще много останется.

– Гарри унаследовал наше поместье по праву майората и продать его не сможет, – сказала я, чувствуя, как во мне внезапно проснулся острый интерес.

– Да, все так и есть, и это единственное, что не дает тебе покоя, верно? – печально спросил Джон. – Но я всего лишь хотел сказать, что моего состояния более чем достаточно для покупки или аренды любого из здешних поместий, какое ты только пожелаешь. Я уже объявил отцу, что никогда не вернусь в Шотландию. Я сказал, что женюсь на англичанке. На гордой и упрямой англичанке, обладающей на редкость трудным характером. И буду любить ее, если она мне это позволит, до конца дней своих.

Я с улыбкой повернулась к нему; глаза мои сияли от нежности и любви. А я и не ожидала, что после Ральфа сумею снова кого-то полюбить. Впрочем, раньше я думала, что и моя страсть к Гарри будет длиться вечно, а теперь не могла толком вспомнить, какого цвета глаза у моих бывших возлюбленных. Теперь я ничего больше не видела вокруг, кроме улыбки Джона и его голубых глаз, в которых светилась любовь.

– И я буду жить здесь? – спросила я, как бы желая подтвердить выпавшую мне удачу.

– И ты будешь жить здесь, – пообещал он. – А в самом крайнем случае я выкуплю для тебя свинарники Широкого Дола, раз уж мы так хотим остаться на этой священной земле. Это тебя устроит? – Он обнял меня и прижал к себе, и я почувствовала, что он весь горит от нетерпения и любви, и мощная волна полузабытой чувственности охватила мою душу и тело. Колени подгибались подо мной, ибо меня вновь обнимал страстный молодой мужчина. Мы с трудом, задыхаясь, разомкнули объятия, и Джон неожиданно резко и жестко спросил:

– Значит ли это, что отныне мы с тобой официально помолвлены? Что ты согласна выйти за меня замуж? Что после свадьбы мы будем жить здесь? Что сегодня за обедом мы всем об этом объявим?

– Да, я согласна выйти за тебя замуж, – сказала я торжественно, как настоящая невеста, думая о будущем ребенке, тяжелым камнем лежавшем в моем чреве. А еще я думала о том, что благодаря Джону по телу моему вновь разливается жар желания. И особенно приятно мне было сознавать, что с помощью денег семейства МакЭндрю я смогу так много сделать для Широкого Дола.

– Я выйду за тебя, Джон, – снова сказала я, и мы, крепко держась за руки, стали спускаться с холма. Лошади по-прежнему смирно стояли возле изгороди, пощипывая темные осенние листочки боярышника; где-то в лесу печально пел черный дрозд.

Джону пришлось спускать коляску задом по узкой тропе, пока мы не выбрались на дорогу, ведущую к воротам усадьбы. Да и потом он сильно придерживал коней, пока мы не свернули на относительно ровную подъездную аллею и не покатили к дому.

Листья, облетая с буков, сыпались на нас, точно рисовые зерна на свадьбе. Мы ехали очень медленно – Джон явно не спешил возвращаться в дом. Листья медных буков этой осенью приобрели какой-то неожиданный темно-пурпурный оттенок, а на других деревьях листва, еще недавно совсем зеленая, стала желтой и оранжевой, расцвеченной самыми невероятными красками, и ярко светилась даже в сумеречном вечернем свете. Мои, пожалуй, самые любимые деревья, березы, стояли желтые, как лютики, сверкая золотом листьев и серебристо-белыми стволами. На зеленых изгородях пылали красные ягоды спелого шиповника и блестели черные ягоды бузины, сменившие пышные весенние грозди кремовых цветов.

– Места здесь и впрямь удивительно красивые, – сказал Джон, следя за моим влюбленным взглядом, которым я невольно окидывала каждое знакомое, но всегда выглядевшее по-разному дерево, каждый клочок земли, каждую зеленую изгородь. – Я понимаю, почему ты так любишь свой Широкий Дол.

– Ты тоже его полюбишь, – уверенно сказала я. – Когда ты будешь жить здесь, когда проведешь здесь много лет, а может, и всю свою жизнь, ты полюбишь эту землю так же нежно, как люблю ее я. Ну, может, почти как я.

– Разве кто-нибудь может сравниться с тобой в твоей страсти к этой земле? – поддразнил меня Джон. – Ведь даже Гарри, по-моему, такой любви к своему поместью не испытывает?

– Не испытывает, – сказала я. – Один лишь мой отец любил эту землю столь же сильно, как и я. Но даже он вполне мог время от времени расставаться с Широким Долом, если его приглашали на охоту в других местах или им с мамой хотелось провести сезон в городе. А я была бы просто счастлива, если бы мне никогда не нужно было уезжать отсюда! Хоть до конца жизни!

– Но, может быть, мы все-таки станем устраивать себе каникулы и хоть бы раз в год куда-нибудь ездить? – сказал Джон, смеясь моей горячности. – А в високосный год двадцать девятого февраля мы могли бы съездить в Чичестер!

– А на десятилетие нашей свадьбы я, так и быть, разрешу тебе поехать в Петворт! – сказала я, стараясь не остаться в долгу.

– Ну и прекрасно! Значит, договорились, – сказал он, улыбаясь. – Что ж, сделкой я вполне доволен.

Я тоже улыбнулась, и мы, свернув с подъездной аллеи, подъехали к крыльцу. В окнах гостиной были предусмотрительно выставлены свечи, освещая нам путь.

Объявление о нашей скорой свадьбе, которое Джон сделал после обеда, когда слуги уже удалились, а на стол были поданы сыр и фрукты, все восприняли почти без удивления, зато с большой радостью. Моя мать совершенно растрогалась, прослезилась, заулыбалась и, протягивая обе руки Джону, все повторяла:

– Мой дорогой мальчик, мой дорогой мальчик!

Он нежно поцеловал ее руки, потом крепко ее обнял и расцеловал в обе щеки.

– Дорогая мамуля! – в нарушение всех правил воскликнул он и тут же заработал от нее шлепок веером.

– Несносный мальчишка! – любовно побранила она его и, повернувшись, раскрыла мне свои объятия. Я бросилась к ней, и мы – наверное, впервые в жизни – с искренней радостью и любовью обнялись и поцеловались.

– Ты счастлива, Беатрис? – тихонько спросила она у меня, пока Гарри, подняв страшный шум, звонил в колокольчик, громко требовал шампанского и что было силы хлопал Джона по спине.

– Да, мама, – честно призналась я, – я очень счастлива, очень!

– Неужели и на душе у тебя наконец-то покойно? – Она пытливо всматривалась мне в лицо, словно пытаясь разгадать ту головоломку, которую представляла для нее ее родная дочь.