Очищение - читать онлайн книгу. Автор: Софи Оксанен cтр.№ 42

Кто угодно из них мог оказаться Ингель. Или Линдой. Мысль вызывала стеснение в груди. Линда была уже настолько взрослой, что Алиде могла не узнать ее. И любой встречный на улице мог оказаться из тех, кто был в одном бараке с ними, с кем Ингель могла говорить, кому она могла рассказывать о сестре. Может, у Ингель с собой были фотографии, откуда ей знать. Она могла показать фотографии тому, кто шел навстречу Алиде, и тот, возможно, узнал бы ее. Этот встречный мог знать о подлом поступке Алиде, потому что в лагере подобные известия легко распространялись. И он пошел бы следом за ней и ночью поджег их дом. Или запустил камнем ей в затылок, когда она возвращалась бы домой. И она упала бы без сознания на дороге, идущей через поле. Такое случалось. Странные несчастья, неожиданные смерти. Мартин сказал, что вернувшиеся из лагеря не могли видеть своих документов, они ничего не узнают, но ведь у каждого барака имелись стены. А там, где имеются стены, имеются и уши.

Вернувшиеся из лагеря никогда ни на что не сетовали, ни о чем не высказывали своего мнения и никогда не жаловались. Это было невыносимо. Алиде не желала видеть их хмурых глаз, окруженных морщинами, глубоких складок, прорезавших щеки, ей хотелось собрать прошлое в клубок и забросить обратно в идущий за Нарву поезд.

Мартин рассердился на свою дочь лишь однажды, когда та была маленькой. Талви бегом примчалась домой за две недели до Нового года. Алиде находилась дома одна, и ей нужно было ответить на вопрос, который девочка не в силах была удержаться задать до прихода отца.

— Мама, мама, что такое Рождество?

Алиде продолжала спокойно мешать соус.

— Доченька, милая. Тебе нужно спросить это у отца.

Талви пошла на крыльцо в ожидании отца, она села и облокотилась на бревенчатую стену, пиная ногой порог. Придя домой и услышав вопросы дочери, Мартин рассвирепел, но не из-за Рождества, на это у него нашлось бы разумное объяснение. Он успел разозлиться до того, как дошли до сути дела, ибо прежде всего Талви хотела знать об Освободительной войне, о которой писали в книге.

— В какой книге?

— В этой, — она протянула отцу книгу.

— Кто тебе ее дал?

— Тетя.

— Какая тетя? Алиде!

— Я ничего не знаю, — крикнула та из кухни.

— Талви!

— Мама Мильви. Я у них играла.

Мартин тут же отправился туда, даже не надев куртку. Дочь он взял с собой, чтобы она показала ему дом Мильви.

Первой вернулась домой Талви, она бежала и плакала, а позже вечером подлизывалась к отцу, чтобы помириться. В кухню валил табачный дым, потом послышалось заговорщицкое хихиканье Талви. Алиде сидела над остывающей картошкой. Наготове ждала миска с курицей, приготовленный на вечер соус остывал на столе, на поверхности его образовалась пленка, быстро тускневшая. Носки Мартина, предназначенные для штопки, ждали на стуле, под стулом стояла полная корзинка шерсти для прочесывания на машине.

Завтра Талви будет дразнить в школе детей, в чьих семьях встречали Рождество, это было решено. А вечером она расскажет отцу, как бросала снежком в сына Прикса и спрашивала то, что он велел ей спрашивать у детей из подобных семейств: «Ну что, видели Иисуса?» или «Твоя мама вся трепещет от нетерпения?» Отец станет хвалить ее, а Талви пыжиться от гордости и дуться на мать, сознавая, что в похвалах матери чего-то, как всегда, не достает. В них не было искренности. Ее дочь воспитывалась на похвалах Мартина, на рассказываемых им историях, в которых не было ничего эстонского. Она выросла на россказнях, в которых все было ложью. Алиде никогда не могла рассказать ей истории своей семьи, которые слышала от матери, те, под которые сама засыпала в рождественскую ночь. Она не могла ничего рассказать из того, на чем росла сама, а также ее мать, бабушка и прабабушка. Свою собственную жизнь она не стала бы рассказывать, лишь предания, на которых воспитывалась. Какой человек может вырасти из ребенка, у которого не было ни одного общего с матерью воспоминания, ни общих разговоров, ни шуток? И как быть матерью, когда не было никого, у кого можно спросить совета, что делать в подобных ситуациях?

Талви больше никогда не играла с Мильви. Мартин гордился Талви. По его мнению, девочка была замечательной. Особенно ему нравилось ее желание, вырасти большой, стать настоящим ленинцем. Его нисколько не волновало, что Талви не может отличить чистотел от подорожника, мухомор от волнушки, хотя Алиде считала, что такого просто не может быть у детей ее и Ингель.

В то время как Мартин взял на себя заботу о воспитании ребенка, Алиде была ответственна за то, что касалось очередей. Так как Мартина уже многие годы не приглашали в столицу и надежды на его возможную карьеру угасли, Алиде больше не надеялась, что будет отовариваться как член партийного аппарата. Она выстаивала в очередях, держа за руку дочку и приучая ее к жизни достойной советской женщины. Очередей за мясом ей удавалось избежать, так как в мясной лавке работала знакомая, Сиири. Когда она сообщала ей, что товар прибыл, Алиде протискивалась между завалом мусорных ящиков к задней двери магазина, таща за собой Талви. Она не научилась ходить медленно, подстраиваясь под ребенка и, несмотря на благие намерения, всегда так ускоряла шаг, что дочери приходилось бежать. Алиде объясняла это себе желанием избавиться от докучавшей ей девочки, но не испытывала угрызений совести. Наоборот она старалась казаться хорошей матерью, хотя чувствовала всю натянутость этого. Она предпочитала хвалить перед другими женщинами отцовские способности Мартина, и делая это, помалкивала о себе как о матери. Оттого что Мартин был на редкость заботливым отцом, соседки считали, что она счастливейшая из женщин.

Когда девочка подросла, она начала поспевать за матерью, бегущей по заднему двору мясной лавки, сквозь тучи мух. Иногда мушки забивались в нос и уши, порой они обнаруживались в волосах. Кожа на голове Алиде кишела ими, и она почти уверилась в том, что одна из них отложила там яйца. Напротив, дочь они как-то не беспокоили, она даже не отгоняла их прочь, а разрешала разгуливать по рукам и ногам, что вызывало отвращение у Алиде. По дороге домой она расплетала косички Талви и вытряхивала из ее головы мушек. Она понимала, что это глупо, но не могла с собой совладать.

В тот день, когда Талви объявила, что в школе проводили проверку зубов, Алиде как раз побывала у Сиири, в мясной лавке. Та промывала щеткой в соленой воде колбасу из Семипалатинска. За ее спиной громоздились и ждали своей очереди батоны «московской» и «столичной» колбасы. Они кишели червями.

— Ничего страшного. Эти пойдут на прилавок, но скоро прибудет новая партия свежего товара.

По прибытии машины Алиде набрала в свою сумку пару завитков «польской» колбасы, батон «краковской» и вдобавок сосиски. Неплохой улов. Она как раз с гордостью показывала все это Мартину, как вдруг дочка неожиданным сообщением прервала инвентаризацию покупок.