Дом с колокольчиком - читать онлайн книгу. Автор: Лев Кузьмин cтр.№ 13

А отец сидел за столом рядом с матерью, рядом с девочками, хлебал щи, спор слушал. Послушал, послушал, наконец сказал:

– Да назовите Васькой – и шабаш! В деревне у всех коты – Васьки, пусть и наш будет Васькой. Подумаешь, делов-то… Ну а я помчался на работу опять!

И он надел кожаную кепку, вышел за дверь на улицу, завёл там мотоцикл, и тот сначала с грохотом, треском, а потом и впрямь со всё удаляющимся мурлыканьем умчал отца снова куда-то в полевые просторы.

Но и Васькой назвать котёнка девочки не согласились. Мать также не согласилась. Собираясь после обеда на ферму, она сказала, что колхозные коровы и те имеют каждая свою особую кличку – то Бурёнка, то Ромашка, то даже и Звёздочка, так зачем же в этом обделять и деревенских котишек. Они ведь тоже все разные.

– Нет, вы подумайте, девочки, ещё.

И девочки остались с котёнком одни и стали думать ещё.

Но так как были маленькие, то думали недолго. Они стали с котёнком играть и манить его: «Кис-кис!»

На этот зов котёнок, конечно, оборачивался, но куда охотнее стал скакать за Таней, за Дашуткой, когда они привязали к нитке бумажку. Шум, весёлый топоток тут поднялся такой, что вскоре все трое упыхались. А как упыхались, то влезли на табуретки и распахнули окно.

Мать сердилась, когда узнавала, что окно без неё открывали, но девочки обе половинки всё равно распахнули, навалились на подоконник, пристроился тут и котёнок.

Он уселся на самом краю, на самом солнышке, а Дашутка опять стала баловаться с ним. Она, как будто бы мышка, стала поскрёбывать пальчиком, а котёнок стал слушать, на пальчик смотреть.

Смотрел, смотрел, да вдруг и цапнул. И Дашутка ойкнула, рассердилась, шлёпнула котёнка ладошкой:

– Вот тебе! Не царапайся!

А он и ладошку хотел цапнуть.

Тогда Дашутка хлопнула его сильней, и котёнок разом встопорщился, шикнул сердито на девочек, соскочил с окна в бурые лопухи – и там исчез.

– Что хоть наделала-то?! – закричала Таня, а Дашутка заплакала:

– Я не нарочно!

Суетясь и толкаясь, они кинулись к вешалке, кое-как, наспех, напялили пальтишки, сунули босые ноги в резиновые сапоги, выскочили на крыльцо, на холодный сквозняк.

Ветер сразу принялся трепать распахнутые одёжки; но Таня и Дашутка, пригибаясь и держа платки за длинные концы, всё равно побежали вокруг избы и за калиткой сада, за углом, попали в солнечный затишек.

Ветер пошумливал там лишь в больших, почти голых теперь черёмухах и рябинах. Он крутил слабыми вихорьками палую листву, и ничего, кроме этого шуршания, вокруг не было слышно. Раз или два где-то тенькнула синица, потом опять стало тихо.

– Кис-кис… – позвала плачущим голосом Дашутка.

– Мурлыкин, Мурлыкин! Палешок, Палешок! Васька, Васька! – принялась выкликать Таня, но котёнок то ли не слышал, то ли всё ещё обижался – отзыва не было никакого.

А тут ещё Дашутка добавила:

– Да-a, как же! Станет он тебе откликаться на эти имена. Он ведь знает, эти имена ненастоящие.

И девочки поссорились. Поссорившись, заплакали, а поплакав, помирились, стали котёнка снова искать.

Обшарили лопухи под окном; излазили вдоль и поперёк сырые, пахнущие свежо и резко кусты смородины – вылезли оттуда с грязными коленками, а котёнка так и не нашли.

Девочки весь сад исходили, принимались плакать ещё не раз. Порою под их крики «кис-кис!» ветровой вихрь опять просыпался, подымал упавшие на траву ярко-жёлтые листья, катил их комом через пустые грядки картофельника, и тогда девочкам казалось, что это скачет их палевый котёнок. Они кидались вдогонку, но тут же и останавливались.

И вот когда в саду осталась неосмотренной одна лишь ветхая под рябинами банька, Дашутка вздохнула, боязливо прошептала:

– Ничего не поделаешь, придётся заглянуть в баньку.

– Придётся, – ещё тише согласилась Таня.

И тревога их была не напрасной: в баньке жил-поживал бородатый мокрый мужичок по прозванию Плюх.

Плюха Дашутка придумала сама. Придумала потому, что летом в знойную пору если у баньки встать, затаиться да как следует прислушаться, то внутри и правда что-то поплюхивало, пошлёпывало.

Отец смеялся, конечно:

– Трусихи! Это половицы там прогнили. Вот через дыры, когда баня не топлена, в неё и забираются от солнцепёка, от жары огородные лягушки. Осенью после уборочной перестелю половицы непременно.

Но девочки всё равно считали, что в баньке живёт Плюх.

У него там тоже свои дела. Он, встав на скамеечку, начерпывает из печного котла воды в цинковое корыто и пускает по корыту кораблики. Устраивает он кораблики из мокрых листьев, которые сощипывает с банных веников. Рубашонка на нём уплёскана, мокрым-мокра и борода Плюха. Она, борода-то, у него тоже как банный веник, только маленький. И когда кто мешает Плюху – например те же лягушки, – то он сердится, бородёнкой трясёт и натопывает босыми ножками по шатким половицам: «Плюх, плюх, плюх…»

Но вот, прячась за косяк, девочки в баньку всё-таки заглянули. Двери в ней нараспашку. Отец решил перед починкой баньку проветрить, и теперь там светло, сухо.

Там лишь звенит, тычется в оконце долгоногий осенний комар, а под оконцем на лавке сидит себе посиживает, разглядывает комара беглый котёнок.

– Вот он где! – обрадовалась Дашутка, но кинуться в баньку не решилась, только из-за косяка поманила: – Кисик, кисик, иди сюда, миленький кисик.

А «кисик» там, на лавке, даже ухом не повёл. Тогда Дашутка стала шёпотом уговаривать Таню:

– Забеги, поймай его… Плюха не видно, Плюх спрятался.

– Мало ли что спрятался, – поёжилась Таня. – Если ты первой Плюха придумала, то первая в баньку и забегай. А я в случае чего стану тебя спасать.

И Дашутка прижмурила глаза, набрала воздуху, совершенно как в омут, кинулась в прохладный предбанник. Из предбанника проскочила к лавке, к оконцу, и пушистый котёнок, не успев мяукнуть, очутился у неё в ладонях.

На улицу Дашутка вылетела стремглав. Хлопая голенищами резиновых сапог, прижимая к себе котёнка, она понеслась прямо по изрытым картофельным грядкам к избе, а Таня мчалась рядом и всё приговаривала:

– Ой, не упади! Ой, только не выпусти!

Дома они стали котёнка наперебой угощать.

Таня подсунула ему кусок ватрушки. Он кусок умял, но когда Таня захотела провести по его пушистой спине ладонью, то сердито напыжился, от Тани отошёл в угол.