Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Бетанкур cтр.№ 44

III

Пока мы с трудом пробирались по пересекавшей лес скользкой тропинке, так как мое положение не оставляло мне ничего лучшего, я против воли вслушивался в разговоры, которые во весь голос вели, полагая, что я пребываю в забытьи, отдельные члены экспедиции. Не довольствуясь хулой в адрес моего безрассудства, каковое являлось для них всего-навсего проявлением беспримерного легкомыслия, они откровенно радовались, понимая, что я вынужден сократить свое пребывание и тем самым отказаться от исследования деревень покровников на теневом склоне горы, — те, судя по их словам, представляли значительно больший интерес, нежели уже посещенные.

В то время как здесь отношения между фаллоидами и туземцами оставались чисто спорадическими, что не позволяло установиться настоящему соучастию, на другом склоне возникло состояние своего рода осмоса, почти совершенного взаимопроникновения тяжущихся сторон. В самом деле, прямо в фаллоиде, в вольве, в основании его ножки и начинал выдалбливать себе жилище туземец. Опасная работа, по ходу которой не один, надо думать, сложил голову, и весьма щекотливая операция, ведь при этом приходилось бороться с жутким кровотечением, каковое по ходу дела надлежало, осмелюсь сказать, «закупоривать» заблаговременно приготовленными мазями. В один прекрасный день результат, однако, был достигнут: туземец обретал собственный кров в наспех обустроенной пещере с наконец-то зарубцевавшимися стенками, где мог жить в тепле с женой и детьми. Пусть читатель не питает иллюзий: проистекающие из такого тесного сожительства ограничения оказывались очень и очень суровы, ибо для того, чтобы обеспечить себе уют и благосостояние, а также жизнь всем своим домочадцам, он вынужден был делить с покровителем подругу дней своих. Ночью, когда все спали, она ложилась перед дверью и дожидалась, пока покровник, склонившись, не окажется в состоянии вкусить ее ласки. Как только она чувствовала, что он надежно в ее руках, в предвкушении разнюхивает ее тело, она пользовалась его сиюминутной невнимательностью, чтобы обвить лианой его шею, если можно назвать таковою крохотную бороздку, предстоящую вздутию головки, и крепко-накрепко привязать его к его же собственному основанию, дабы он не мог впредь приподнять или беспорядочно теребить свою партнершу во все стороны, как случалось подчас в мгновения слепого наслаждения, когда он, казалось, терял всякое самообладание. После чего она могла безбоязненно натереть ободок его губ, то место, где чуть ли не просвечивающая кожица позволяла поиграть на нервах, жгучими травами, доводя его до белого каления. Она едва успевала прижать его к себе, как уже ключом бил поток, густой как сироп, могучей струей, и ее нужно было как можно скорее направить в отверстия всех сосудов, каковыми только она сумела разжиться, создавая тем самым драгоценный запас, на котором вся семья сможет прожить немало дней. Случалось, покровнику требовалось время, чтобы восстановить силы, и он целый месяц никак себя не проявлял. Но женщины были начеку, подремывая вполглаза разве что днем, пока муж бродил с ребятишками по лесу в поисках провизии на потребу своему покровителю.

Случалось и так, что, пока она спала, фаллоид просовывал в проем грота голову и, застав врасплох, покрывал ее и брюхатил, прижав к собственной стенке, так что она не могла пошевелиться.

Самые молодые покровники, пользуясь липкостью своей головки, пытались подклеиться к спящей, чтобы умыкнуть ее на воздуся. Но то ли из-за спешки и неловкости, то ли потому, что женщина, проснувшись, отбивалась, ей, как правило, удавалось вырваться и, правда с немалой высоты, рухнуть всем весом на землю, которая, по счастью, благодаря оторачивающей вольву корневой системе фаллоида, была вокруг него мягкой и как бы упругой.

Многие из них, перед тем как отправиться на боковую, в качестве предосторожности пристегивались к закрепленному в «стене» кольцу, а самые осмотрительные держали под рукой дубину, дабы в случае надобности притушить излишний пыл своего посетителя.

Наступала, однако, пора, когда состарившийся фаллоид не мог уже больше согнуться. Впредь он был обречен стоять навытяжку и оказывался целиком и полностью во власти женщины — не суля уже ничего взамен, поскольку более ничего не производил. Она, однако же, воспользовавшись лунками, оставленными ударами в его плоти, взбиралась на него и, усевшись на корточки прямо надо ртом, в него испражнялась, еще раз вызывая у старика оргазм. И собравшиеся кружком у подножия старого фалла туземцы устраивали тогда праздник, не переставая криками и песнями славить его успех. Речь, однако же, шла далеко не о мощной юношеской струе и сопровождавшем ее аромате розового вина. Теперь между ног упивающейся своим успехом и покрывающей его поцелуями женщины сверху стекала всего-навсего желтоватая зловонная слеза.

Прочие детали от меня ускользнули. Не знаю, говорили ли они об этом на самом деле или по причине не позволявшей удерживать внимание слабости мне, вновь охваченному приступами сонливости, пригрезилось, будто выселки покровников обязаны своим существованием спорам, которые каждые пятьдесят лет высеивали туземцы, передавая их от отца к сыну в герметически закупоренных бамбуковых тубусах и оставаясь тем самым верховными властителями жизни и смерти фаллоидов.

Действительно ли я слышал ту историю, которая кажется мне теперь жестокой, будто туземцы, пользуясь слепотой фаллоидов, связывали их по двое, обрекая на голодную смерть? Что им даже случалось, рискуя потерять на этом кров и пищу, срубать на корню целые деревни с единственной целью устроить кутеж и месяц за месяцем пировать на плоти покровников.

Мне позабылись другие жестокости, и я привожу эти только в виде своего рода образчиков, желая показать, какую цену люди этого племени заставили платить огромных фаллоидов за тот дар, который преподносили им в виде своих женщин. Несомненно, тайно упрекая их в том, что подобный авторитет и престиж у женщин им самим с их мизерабильными причиндалами и не снился. А может быть, они норовили еще и отомстить за те объятия, из которых их жены выбирались такими помятыми и истерзанными, что больше уже ни на что не годились. Но служение покровнику и удовлетворение его потребностей стало для женщин священным долгом, отказаться от которого они не согласились бы ни за что на свете. Они отказывались спать где бы то ни было еще, и чувство, связывавшее их с покровителем, было столь сильным, что в конце концов затмило для них риски посвященной ему жизни. Оно стало, пусть они и не осмеливались себе в этом признаться и какою бы ни была их привязанность к своему супругу и детям, которых она могла от него иметь, единственным приключением во всей их жизни.

Так закончилось для меня — бесславно, не спорю — изучение народов, чьи нравы могут послужить пониманию эволюции видов в обитаемых мирах, в непрерывном потоке приспособлений и превращений, смешений и замещений, недоразумений, и оно, не принимая в расчет наш животный и растительный мир и его виды, позволяет заявить, что фаллоидов вполне можно числить среди первейших предшественников человека.

IV

По возвращении на Землю все проблемы, касающиеся жизни покровников в ее связи с окружающей средой, ни в коей мере не показались мне тем не менее решенными. Как может существо из плоти и крови (какой плоти и какой крови?) напрямую укорениться в земле? Но о какой земле идет речь? О той, к которой мы привыкли и которая остается, пусть нам и не приходит в голову даже на мгновение этому удивиться, кормилицей всех семян, или о какой-то другой, более плотской, которая делает все аналогии обманчивыми? Можно подумать, что установилось своего рода равновесие между нежной и мясистой, ячеистой мякотью фаллоида, плотью плотоядного растения, единственным отверстием коему служит его рот, через который оно кормится извне не воздухом и светом, а куда более густой пищей и специфической жидкостью, поступающей к нему из «его» земли через бахрому корешков. Ибо старея, как я уже говорил, фаллоид затвердевал, как будто черный сок гумуса, приливая у него к голове по утратившим эластичность артериям, мало-помалу вытеснял живую кровь, обрекая его на медленную смерть, бороться с которой не было сил.