Клеопатра - читать онлайн книгу. Автор: Фаина Гримберг cтр.№ 104

Как хотелось потерять сознание! Совсем как тогда, почти в детстве, когда привели на казнь Веронику и Деметрия... Маргарита закрыла глаза и вот уже и падала медленно, погружалась в холодную темноту... И сама не понимала, действительно ли теряет сознание, или всё же притворяется... Нет, действительно!.. И последняя ясная мысль была о том, что он, Антоний, её муж, не станет сейчас жалеть её... И зачем жалеть падающую в обморок немолодую женщину, такую... такую, как Арсиноя!.. Я такая же, как моя сестра!..

Она, Маргарита, лежала на постели. Во рту было холодно и тухло. У постели сидела чернокожая, голая до пояса девочка-рабыня, обмахивала её большим веером из павлиньих перьев пышных... Маргарита приподнялась, заломило в спине и виски заломило. Повалилась неуклюже на живот, свесила голову... растрёпанные волосы... Звуки рвоты, гадкие... Завоняло... Перевернулась на спину... сама себе ощутилась толстой, будто гиппопотам!.. Велела рабыне принести зеркало... Голос хриплый, слабый, тусклый...

— Не надо вытирать, дура! Зеркало!.. Убью!.. Держи зеркало ровнее, сука!.. Чего трясёшься?! Руки тебе отрубить... Ровнее!..

Исида! Неужели это рычанье глухое, неужели это и есть мой голос?!.. А это страшное отёчное лицо, почти перекошенное, это и есть я?!.. Золотистая гладкость бронзы... Дрожащая, трясущаяся, как в лихорадке, тонкая чёрная, чуть лоснистая рука...

— ...Не бойся, дура!.. Зеркало унеси... Нет, не смей вытирать!.. Не хочу!..

Это глухое рычанье, это и есть мой голос!..

* * *

Пришла к сыну. Она не звала его к себе, сама приходила к нему. Он не должен был чувствовать себя подданным, он — её сын!.. Говорили о Гомере... Да, и мне «Одиссея» нравилась больше, когда я была такая, как ты... А теперь?.. Знаешь, теперь, пожалуй, «Илиада», потому что страшнее... «Одиссея» не страшная?.. Ты прав!..

...Догадывается или нет, догадывается или нет?.. Он спросил, не больна ли она?..

— Почему ты решил? У меня плохой вид?

— Нет, что ты!.. — А что он мог ей ответить?! Но тотчас он сказал свою правду: — У тебя голос... И лицо больное...

И она больше не могла гадать, сдерживаться, скрывать от него... Пусть узнает сейчас, теперь, а не после её смерти!..

— Антос! Я приказала убить мою младшую сестру... — Она невольно примолкла, невольно ждала его слов... Каких слов? Слов оправдания? Слов сожаления? Она ждала, что он пожалеет её? Её, а не её убитую сестру?.. Но ведь я его мать, я родила его в муках!.. Он не произнёс ни слова, и она собралась с силами и продолжила говорить сама: — Я приказала Антонию убить её...

Он молчал и молчал.

— Ты... не жалеешь меня?.. — спросила она. Голос дрожал, как дрожали недавно руки чернокожей девочки...

— Жалею, — обронил сын.

Наверное, он действительно жалел её. Наверное, он жалел её, свою мать, больше, нежели неведомую тётку, младшую сестру матери... Но что ему были материнские муки родов? И честно ли это было, заклинать его этими муками? Она и не заклинала. Она посмотрела на его лицо, какое-то вдруг страшно непроницаемое!.. Страшно!.. И она хотела опуститься перед ним на колени, упасть неуклюже, так, чтобы её колени ударились больно об пол... Но вдруг подумала — и опять же холодно! — что ведь это совершенно театрально: упасть, вот сейчас ей упасть на колени перед сыном... Только сказала ему:

— Прости меня... — и ушла из его покоев.

И вечером ей доложили о его приходе. Он пришёл к ней, как подданный к царице!.. Она рассердилась на рабов. Почему доложили? Почему не впустили тотчас?!.. Она бросилась навстречу сыну... И остановилась, поняла, что надо остановиться... Он пришёл сдержанный и спокойный. Он получил хорошее воспитание, он умел, научился быть корректным. Он говорил с ней так спокойно. Он сказал, что она напрасно пыталась ограждать его от жизни...

— Я понимаю тебя. Пойми и ты. Я не буду другим. Я буду таким, как ты, как твоя сестра, как Марк Антоний, как все Лагиды, как все на свете правители, как все на свете люди.

Она понимала, чего ей сейчас хочется, чего она ждёт. Ей так мучительно хотелось, чтобы сын положил руку на её плечо, сказал бы ей слова жалости, ласки... Ей хотелось проговорить со слезами в голосе: «Я родила тебя в муках! Ты должен, ты обязан быть добр со мной!»... Но недаром она была интеллектуалкой, получившей отличное александрийское образование. Она тоже умела сдерживаться. И это было бы пошло: заклинать сына своими давними родами... Она даже ведь не имела права попросить его быть добрым с его братьями и сестрой. Она смутно представила себе, что будет, что произойдёт спустя некое число лет... Должно было произойти именно то, что должно было произойти, то есть то, что всегда происходило... А ведь кроме её детей находился здесь, в её Египте, ещё и сын Антония. А в Риме оставались дети Антония, которые также могли в будущем предъявлять претензии, хотя бы на основании того, что их отец был мужем египетской царицы, состоял с ней в браке, признанном египетскими законами... Нет, как нелепы и сентиментальны были её надежды на счастливое будущее, каким пошлым было это её желание видеть своих детей дружными и доброжелательными друг к другу!.. Сейчас говорить с сыном было не о чем. И она отпустила его, как царица отпускает царевича по завершении аудиенции.

— Иди, — сказала она. — Иди к себе.

И он ушёл.

Но самым забавным возможно было счесть то, что после смерти Арсинои, после того, что сказал старший сын матери, продолжилась обыденная жизнь. И по-прежнему Клеопатра играла с младшими детьми, следила за учёбой Антоса, говорила ласково с Антилом, сыном Антония...

* * *

...Она теперь ни в чём не была уверена. Мысли её путались. Она уже не могла бы определить, нужен ли, полезен ли для Египта, для её Египта, поход в Армению. Октавиан внезапно прервал переписку, теперь он не писал Антонию. Что означало это молчание? Конечно же, подготовку к войне! И нужно ли было сейчас, именно сейчас нападать на государство Артавазда? Но она не смела теперь что-либо советовать Антонию. Хармиана ходила нахохлившись. Маргарита не выдержала и спросила иронически и сухо:

— Что? Похож Антоний на армянина?..

И очень удивилась, когда её старая воспитательница обратила к ней лицо, уже сморщенное лицо старухи с мокрыми глазами, и произнесла жалобно, почти плаксиво:

— Заслужила ли я, царица, такое обращение от тебя?!..

Маргариту ничто подобное уже не могло тронуть. Однако же она махнула рукой и проговорила с вялым раздражением:

— Пошла! Пошла прочь... Никто не собирается обижать тебя... Убирайся, оставь меня одну...

Маргарита заметила, что Хармиана волочит ступни, шаркает лёгкими туфлями без задников... «...как же она состарилась!..» И тотчас о Хармиане позабыла...

Неожиданно Антоний вернулся победителем! Его армия совершенно сокрушила войско Артавазда. Усталая, отупевшая от бесплодных размышлений, Клеопатра не находила в своей душе сил для приветствий Антонию, Антонию-победителю. Он распоряжался устроением триумфа. Она вяло подумала, а понравится ли её александрийцам триумф римского полководца, ведь Антоний, что бы там ни было, остаётся римским полководцем... Но не стоило обо всём этом думать. Им не понравится Антоний? Можно подумать, им нравится их царица! Если завтра придёт сюда кто угодно, а хотя бы и Цезарь Октавиан, разве они не сдадутся, разве им не всё равно? Пусть Октавиан, пусть Рим!.. И я тоже должна перестать цепляться за Александрию!.. «Мой город», «моя страна», «моя Александрия»!.. Пора забыть! Пора отбросить пошлые сантименты. Надо думать о спасении детей!.. План созревал медленно, контуры его очерчивались первоначальные смутно. Её и саму пугала собственная смелость. Но ведь кольцо жестокой судьбы сжималось и сжималось...