Аскольдова тризна - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Афиногенов cтр.№ 39

— А вот и думаю я, Константин, чем Славомир не епископ Велеградский?!

— Хитёр ты... А и вправду, надо подсказать сие великому князю Ростиславу да испросить соизволения у константинопольского патриарха.

Снаружи храма сделалось какое-то движение, послышался громкий возглас:

— Другой гонец из Византии! Снова к Константину и Мефодию!

Константин вышел из храма, и гонец протянул ему хартию — вторую от Фотия за какие-то четыре дня... Такое редко бывало! Значит, что-то срочное.

И впрямь, в этой хартии предписывалось им с Мефодием, не мешкая, ехать в Константинополь — их там ждут дела особой важности. А какие, объяснит император... Сейчас он находится у себя во дворце, и надо успеть встретиться с ним, пока он не уехал снова в Малую Азию на место боевых действий.

«Кажется, этим действиям конца-краю не будет! Господи, образумь всех сражающихся и борющихся... Что им всё неймётся?.. Что же им нравится кровь-то человеческую проливать?! Безумные!..» — пронеслось в голове у философа.

И ещё говорилось в хартии, что на землях, отошедших к юрисдикции Византии, необходимо оставить своих учеников, а кого посмышлёнее послать в Болгарию, которая идёт пока на поводу у Рима, и там искренним звонким словом насаждать свою веру христианскую. «Ибо наша вера правильнее римской, папской...» — заключал послание патриарх Фотий.

— Легко сказать, кого-то из учеников оставить, кого-то послать, — делился потом мыслями с братом философ. — Все наши ученики одинаково светлы умом и одинаково смышлёны... Пусть жребий кидают, никому тогда обидно не станет.

Кинули жребий: ехать в Болгарию выпало Клименту; Наум, Ангелар, Горазд и Савва остались в Великоморавии и вместе со Славомиром продолжили здесь начатое их учителями — солунскими братьями — дело духовного просветительства славян.

«Славно, славно мы потрудились на земле Ростислава! Чудная молитва зазвучала над лесами и полями моравскими, доселе не слышанная в этих краях, на славянском наречии люди начали славить Бога: «Прийдите, воспоём Господеви, воскликнем Богу, твердыне спасения нашего; предстанем Его со славословием, в песнях воскликнем Ему!

Воспойте Господеви песни новы; воспойте Господу вся земля. Возвещайте в народах славу Его, во всех племенах чудеса Его».

А чудеса такие, как если бы на полях, лежащих пустыми, где росли лишь репейник и мятлик, сразу заколосились хлеба; как если бы на гумнах, унавоженных скотом и покрытых грязью, снова застучали цепы, теребя снопы, а в клуни, заросшие крапивой, опять посыпалось отменное зерно... И как если бы у владык и старшин родов, до этого с болью в сердце взиравших на сие запустение, где слышались лишь скрипучие крики неугомонных коростелей, вновь на губах появились улыбки, а глаза посветлели от счастья. И опять бы в весях моравских захороводили молодицы в белых полотняных рубахах, украшенных красными вышивками, шерстяных юбках с передниками, широких шалях, наброшенных на красивые покатые плечи; а мужчины тоже в нарядных одеждах — рубахах с вышитыми воротниками, прямых кожаных штанах, жилетках, суконных накидках или овчинных кожухах с меховыми оторочками, широкополых войлочных шляпах — опять заиграли на пастушьих трубах, флейтах и цимбалах. И как если бы Возовицкие горы, на которых лежали грязные груды снега, вдруг снова покрылись под ярким солнцем буйной зеленью.

Но теперь мы говорим этой земле и народу, населяющему её, «до свидания», а может статься, — «прощай!» Мы — это Константин, его брат Мефодий и я, Леонтий, монах и телохранитель, а в последнее время такой же проповедник, как и они, принёсшие в землю моравов «песни новы»...

Застать императора в Константинополе мы не смогли, ибо пришлось добираться кружным путём, а не прямо — через Болгарское царство. В этой стране прелаты чувствовали себя теперь как дома, а их вооружённые до зубов люди рыскали повсюду, поэтому мы не раз вспоминали Климента, опасаясь за его жизнь.

Наши жизни тоже постоянно находились в опасности, и слава Христу Спасителю, что мы всё-таки целыми и невредимыми добрались до столицы Византии, где нас со слезами на глазах встретил патриарх Фотий. Обнял, сказал добрые слова каждому, и мне тоже, видимо, наслышанный и о моей личной деятельности в Великоморавии. Не скрою, я этим словам был безмерно рад...

Узрев моё некоторое смущение, Константин весело пошутил:

— Экзамен на просветителя ты сдал, Леонтий, старайся сдать теперь на философа...

— Нет уж, отче, один ты у нас философ, известный под таким именем не только в Византии, но и во многих странах, — серьёзно ответил я ему.

Фотий поведал нам приятную новость, что новый папа Адриан Второй выразил желание мира с византийской церковью, и поэтому патриарх отправляет нас послами в Рим не только с выражением почтительности к папе, но и дарами к нему с частью мощей святого Климента, привезённых Константином из Херсонеса Таврического.

— Тебе, Константин, и тебе, Мефодий, и никому другим, и надлежит их вручить Адриану в Латеранском дворце, — сказал Фотий.

— Будет исполнено, ваше святейшество, — заверили патриарха солунские братья.

Дорога из Великоморавии всё же очень изнурила начавшего снова прихварывать Константина, а тут я узнал от Фотия, что у своего друга Козьмы, мужа моей сестры, проживает язычник Доброслав. Немедленно я послал за ним. Встрече с Доброславом Клудом я был рад вдвойне: во-первых, он в несколько дней снова поставил на ноги философа, а во-вторых, согласился сопровождать нас в Рим».

Аскольду, казалось, износу не будет — так хорошо он всегда выглядел: был силён, здоров духом, умерен во всём. «Но только не в любви!» — сказала бы Забава, она первой заметила удручённое состояние мужа, но не придала этому значения: «Да мало ли что?! Дел невпроворот, а Дир почти совсем в последнее время не помогает... Постоянно живёт в лесном тереме, который превратил в блудный Вавилон, Содом и Гоморру...»

Забава теперь тоже учит греческий под руководством Кевкамена и уже знает многие места из Библии; сие интересно ей, а не потому, что будто бы нужно: ведь она всё-таки жена христианина... Нет, по доброй воле она постигает правила и историю новой веры. И видит, что радуется этому её муж... А радость на лице Аскольда — великое счастье для неё!

Аскольд с некоторых пор почувствовал, что тоска стала нападать на него. По первости и особенно при Забаве и виду не подавал: шутил, смеялся. Но потом начала она наваливаться всё больше и больше: сперва камнем, а затем таким мёртвым грузом придавило грудь и сердце — не продохнуть.. Меньше стал есть, похудел. Дошло до того, что позвали знахарку. Та осмотрела князя, головой покачала: «Порчу накинули на князя, а кто это сделал, сильнее меня... Секите меня на куски мечами, протыкайте копьями, но поделать ничего не могу! Тут нужен очень сильный колдун... Знаю такого. Только он совладать может с сим колдовством».

Привели колдуна: сухой, жилистый, волосы почти до пояса, лицом костляв, с носом, как у грифа, глазами тёмными, как два омута. Немногословен, кряхтун. Разложил обгоревшие человеческие кости, череп, завёрнутые в тряпицы какие-то порошки разного цвета, печную глину, золу, соль, хлебные зерна. Оставшись наедине с князем, развёл огонь, стал сыпать в него порошки, глину, золу, соль, зерно и класть кости. А над черепом что-то начал бормотать и нашёптывать. Затем и череп положил в пламя, заставив Аскольда, не мигая, смотреть на него. А когда князь уснул, позвал Забаву, Вышату и других боилов, ожидавших за дверью, и сказал: