Верни мои крылья! - читать онлайн книгу. Автор: Елена Вернер cтр.№ 29

– Господа, – попытался утихомирить присутствующих Борис Стародумов, поняв, что жена не собирается этого делать. – Вопрос еще решается. Я думаю, не стоит видеть все в багровых тонах.

– Вот только не надо лжи, милый, – Липатова допила кофе, поморщившись так, что Ника заподозрила: в кофе вполне мог быть и коньяк, который, она знала, хранится в третьем ящике липатовского стола. – Вопрос уже решен, и если ни у кого нет идеи, как нам выкрутиться, не зашибая монету у метро, то конец уже не за горами.

Раздалось тактичное покашливание, и Ника с мурашками у затылка услышала слова Кирилла:

– Вообще-то есть.

Все тут же обернулись к нему. Кирилл стоял небрежно облокотившись на крышку рояля и постукивал ладонью о лакированную поверхность, выбивая одному ему ведомый ритм. Ника невольно улыбнулась: раз Кирилл не видит поводов для тревог, то и ей не стоит беспокоиться.

Впрочем, ее доверчивый настрой разделили не все. «Как, скажи на милость, он сможет это уладить? Разве что он по совместительству директор банка», – пробормотал Трифонов Леле. Липатова не пригласила Кирилла в кабинет вместе со Стародумовым и Ребровым. Остальных распустили до завтрашней репетиции – при условии, что она все же состоится.

Совещание затягивалось. Ника, не в силах усидеть на месте, поминутно выходила в фойе и коридор, ведущий к кабинету худрука, и прислушивалась. Через западные окна театр заливал мрачный бордовый свет ветреного февральского заката, небо было исполосовано красным и фиолетовым, и стекла содрогались от шквалистых порывов. По тротуарам и над сугробами то и дело проносились пустые пакеты, обертки, куски картона, и все это взметалось в воздух в изломанном и бессмысленном танце. Люди шли сгибаясь и склонив головы, придерживая капюшоны и пытаясь заслониться от свирепого ветра кто портфелем, кто рукой. В такую погоду немногие доберутся до здания на бульваре, чтобы купить билет на спектакль, решила Ника.

Спектакль… Сколько их еще осталось сыграть здесь? А вдруг идея Кирилла не так уж хороша, а сам он не всемогущ? Ника впервые допустила вероятность того, что ее жизнь продолжится без этого театра. Без молчаливого рояля, битого молью бархата пурпурных кресел, запаха пыли и пудры, без оторванных корешков билетов и стеклянной перегородки с черными буквами «КАССА», которую она протирала фланелью каждый вторник, и без половичка на паркетном полу буфета, скрывавшего огромную щербину от опрокинутого однажды глиняного вазона с драценой – земля тогда разлетелась от порога до самого окна. Несмотря на то что сама Ника была для театра не важнее вешалки или углового золоченого торшера, театр занимал важную часть ее жизни. Всю ее жизнь, если признаться честно. Ее надежное убежище, ее приют. Дом, где каждое утро солнце не просто встает – оно переступает порог, в пальто и с растрепанной темной шевелюрой. Если детище Липатовой перестанет существовать, все обитатели его разлетятся кто куда и Ника, возможно, никогда больше не увидит Кирилла Мечникова. А сама Липатова – каким ударом это станет для нее!

Ника снова прошлась по коридору, ворс ковра заглушал шаги. И тем громче прозвучал жалобный вздох из приоткрытого проема зрительного зала. Ника вздрогнула. Она точно знала, что все театралы покинули здание, за исключением тех, кто остался в кабинете Липатовой. Мысли заметались и тут же приняли зловещее направление. Что, если Римма права – немного, отчасти? Немыслимо. Призрак? Нет-нет, прочь суеверия!..

Вздох повторился. Тихий, шелестящий, с присвистом в самом конце. Ника стиснула зубы и выглянула из-за портьеры, наискосок прикрывающей вход в зал, внутренне уже приготовившись увидеть ее. Маленькую призрачную девочку, полупрозрачную, в гольфах, собравшихся складками под коленками, и белом переднике. В галстуке, с простертыми вперед руками и, наверное, с зияющей раной на лбу или затылке – смотря как она падала с галереи, вперед лицом или на спину. Из всех историй про привидения в детстве Нике нравились только те, в которых люди помогали им найти упокоение, и сейчас она шагнула в холодный сумрак затаившегося зала с рядами кресел, готовая, – убеждать, утешать, помогать. Как иначе спастись и избавиться от того, кто и так уже мертв, она не представляла.

Когда глаза привыкли к мраку, Ника осторожно огляделась. Словно нарочно пугая, одно из пустующих откидных сидений вдруг поднялось с сухим хлопком, и из-за него неторопливо вышла кошка Марта, та самая бродяжка, которую театралы недавно приютили. Зрачки животного вспыхнули зеленым огнем, заблестели, как монетки, данные мертвецу на переправу в иной мир.

– Ника… – едва слышно зашуршало где-то справа. И Нику, до этой секунды уговаривавшую себя, что бояться живых следует больше, чем мертвых, все-таки прошиб липкий пот.

– Д-да? – она словно во сне повернула голову, силясь рассмотреть зовущего. В кресле седьмого ряда, вполоборота к ней, шевельнулась темная фигура, слишком большая для призрачной пионерки. Ника нахмурилась.

– Хорошо, что ты пришла… Одной мне как-то не по себе.

Это была Лизавета Александровна Рокотская. Ника с облегчением подошла и присела рядом:

– Вы что тут в темноте?

– Да… вот… – выдохнула дама через силу. Ника заподозрила неладное и сжала ее цепкую сухую руку:

– Вы себя хорошо чувствуете?

– Не особенно, – Рокотская осторожно глотнула воздуха и потерла грудную клетку костяшками пальцев. – Там, в гримерке, сумка моя…

Ника, понятливая и перепуганная, обернулась меньше чем за минуту и застала актрису все в той же позе, с неестественно напряженными плечами и рукой у груди, словно та хотела вырвать что-то, мешающее дышать. Вспыхнувшая в зале люстра озарила заострившееся лицо и сжатые губы в неприятной лиловатой обводке. Рокотская положила под язык таблетку.

– Ничего, сейчас полегчает.

– Лизавета Александровна, я вызову «Скорую»!

– Нет! – властно осадила ее Рокотская на полпути к дверному проему. – Никакой «Скорой», никаких врачей, и точка.

– Но вам плохо…

– Нечего тут обсуждать. Хочешь помочь, так посиди рядом, а нет – я никого не держу, ступай.

Такой жесткой, с каркающим непререкаемым голосом, Ника наблюдала Лизавету Александровну впервые. И неожиданно для самой себя покорилась и опустилась в кресло по соседству. Снова взять Рокотскую за руку она не решилась, но искоса продолжала следить за биением сизой жилки у нее на виске, словно это могло сообщить нечто важное. Пожилая дама не глядела на нее и то и дело рассеянно касалась рукой любимой подвески в виде песьей головы, на черной ленточке висящей у горла.

Через некоторое время, проведенное в гробовом молчании, Рокотская повернулась к девушке с привычным лукавым огоньком в глазах:

– Пошли, что ли, чаевничать?

Они обосновались в Никиной каморке. Несмотря на собственное предложение, Рокотская благоразумно обошлась без черного чая и меленькими глотками изящно отхлебывала из чашки горячую воду:

– Помню, в общежитии, на первом курсе, приходят к нам в комнату ребята. Дайте, говорят, нам, барышни, горстку чаю. Я отвечаю: а мы вместо чая «белую розочку» пьем! А они мне: что за «белая розочка», и нам дайте… Это мы так в студенчестве кипяток называли, «белая розочка». На заварку стипендии уже не хватало, важнее было тушь купить да помаду. Искусство требует жертв! Косметичка одна на восемь девушек с актерского, в складчину, зато полный комплект, и румяна, и даже пудра французская, одной генеральской дочки.