Мадам Дортея - читать онлайн книгу. Автор: Сигрид Унсет cтр.№ 9

Но Клаус… с ним все обстояло иначе. Разница в возрасте между ними была не больше года, тогда как Бертель был моложе Клауса на целых четыре года, к тому же он был слишком слабый и маленький. С Клаусом они были как бы в одной упряжке. И вместе с тем Вильхельму всегда напоминали, что он старший. Все запреты и приказания в первую очередь касались его: он должен быть более благоразумным и служить примером младшему брату. Они с Клаусом всегда учили одно и то же, но от него ждали, что он будет скорее и легче усваивать знания, чем Клаус. Если они спорили из-за чего-то, ему, как старшему, приходилось уступать брату. Если делили что-нибудь вкусное, он был вынужден отдавать младшему лучший кусок. И даже того преимущества, коим он пользовался, покамест они были маленькие, и состоявшего в том, что Клаусу приходилось донашивать за ним одежду, во всяком случае башмаки и сапоги, из которых Вильхельм вырос, он теперь был лишен. Сперва руки и ноги у Клауса стали больше, чем у него, потом Клаус потолстел и, наконец, перерос старшего брата на полголовы. Теперь Вильхельм донашивал платье за Клаусом.

Именно то обстоятельство, что мать часто напоминала ему о его обязанностях старшего и что он смутно, но безошибочно догадывался, что он ближе ее сердцу, чем все остальные дети, хотя она и делила свою любовь поровну между ними, заставляло Вильхельма нести бремя своего первородства, не испытывая при этом обиды. Бертель занимал в семье несколько иное положение, чем остальные, — у него было особое право на заботу и нежность матери. Отцу было некогда заниматься сыновьями, они любили его, но в их любви было больше уважения и веры в отца, чем доверия к нему. Отец приходил домой усталый и, как правило, предпочитал отдохнуть в невинном обществе своих веселых маленьких дочерей. С особенной нежностью он относился к Биргитте, названной в честь его покойной матери, ее простодушное щебетание и смешные повадки приводили отца в живейший восторг. Двоими младшими детьми занимались попеременно мать, кормилица и няня. Вильхельм же был связан с Клаусом.

Клаус был всеобщий любимец. Вильхельм видел, как родители гордятся своим сильным и красивым сыном, да иначе и быть не могло, он и сам гордился своим братом. В их большой семье Клаус занимал как бы особое положение, тесня Вильхельма. Да, Вильхельм шел впереди Клауса — остроносый, с огненно-рыжей шевелюрой, физически он был слабее Клауса, но здоровье у него было отменное, сильный Клаус легко подхватывал любые недуги, тогда как Вильхельм был вынослив, как черт, и едва ли пролежал в постели хоть один день в своей жизни — он был обречен всегда идти впереди брата, так сказать, мостить дорогу, чтобы Клаус мог пройти по ней во всем своем великолепии…

Ленсман решил, что им следует сесть за стол и подкрепить силы. Служанка накрыла для вновь прибывших на конце стола. В доме ленсмана ели на фаянсовых тарелках большими серебряными ложками. Другая служанка внесла оловянную супницу и стала разливать горячий и жирный мясной суп, в нем плавала капуста и мясо. Это был любимый суп Вильхельма, но сейчас его нутро противилось любой пище — в груди у него жгло, и во рту был неприятный привкус. К нему подошел Уле Хогенсен с большой серебряной кружкой, покрытой пенной шапкой, и предложил ему выпить…

Никогда в жизни Вильхельм не пил ничего вкуснее этого холодного пенистого пива! Он уткнул лицо в кружку и с наслаждением глотал горьковатый утоляющий жажду напиток. Уле с улыбкой наблюдал за ним. Из-за края кружки Вильхельм улыбнулся ему. Вот теперь можно было приняться и за суп! Он встряхнул огненной шевелюрой и с гордой глуповатой улыбкой взглянул на своих спутников, которые сидели за столом сонные и присмиревшие.

Вильхельм не знал никого из гостей ленсмана, по виду все они были состоятельные крестьяне. Он понял, что высокий худой человек, которого ленсман называл Ларсом, был Ларе Гуллауг, отец Ингебьёрг, нареченной дяди Уле. Поразительно, что его бабушка вышла замуж за простого крестьянина, даже если этот крестьянин был ленсманом и капралом, и что у его матери был единоутробный брат из крестьянского сословия. Однако Уле и не желал менять своего положения — Вильхельм знал, что он воспротивился планам своей матери, которая хотела, чтобы он стал пастором. Неожиданно Вильхельму показалась, что он понимает желание Уле. Здесь, в этой зале, было так хорошо и уютно. И все свидетельствовало о приятной, зажиточной жизни, даже спящие по лавкам и на кровати, стоявшей у двери в соседнюю комнату, гости, которых он сразу не заметил. Огромные старинные шкафы у бревенчатых стен были покрыты затейливой резьбой, дверцы их украшал цветной узор — в этих шкафах была какая-то неизъяснимая прелесть…

Бабушка предпочла стать женой живого ленсмана, нежели быть вдовой мертвого пробста, — лучше иметь горячего капрала в своей постели, чем набальзамированного майора в цинковом гробу, сказала она, выходя замуж за Хогена Халворсена Люнде. Когда-то ленсман служил в королевской лейб-гвардии в Копенгагене, а потом был унтер-офицером во втором драгунском полку. После смерти старшего брата ему пришлось вернуться домой, чтобы принять на себя управление усадьбой и должность ленсмана, вот тогда-то вдова пробста де Тейлеманна обратила на него свое внимание и решила, что он должен стать ее мужем. Вильхельм слышал, что у них дома служанки именно так говорили о четвертом браке его бабушки. И она добилась своего, несмотря на то что ее дети от первого брака, а также друзья и родственники ее третьего супруга горячо протестовали против этого шага.

Вильхельм сам не понимал, почему именно сейчас он вспомнил о бурной супружеской жизни этой старой женщины. Но что-то в том, как она сперва благосклонно, не спеша погладила по щеке Клауса, а потом насмешливо потрепала его непокорную рыжую шевелюру, навело его на эту мысль. В Клаусе и ленсмане Люнде было что-то общее. Вообще-то они были совсем не похожи друг на друга — ленсман был светловолосый, голубоглазый, с высоким облысевшим лбом и красным обветренным лицом. Клаус же имел полноватое овальное лицо, обрамленное крупными светло-каштановыми локонами, и его смугловатая кожа была нежна, как бархат. За едой он разговаривал с бабушкой, поднимая на нее свои большие, коровьи глаза — темные и словно подернутые синевой. Теперь Клаус выдвинулся на первое место, он вступил в разговор с бабушкой и живо отвечал на ее вопросы о жизни семьи, причем, по мнению Вильхельма, более подробно, чем требовалось. Учитель Даббелстеен и незнакомый возница склонились над столом, втянув головы в плечи, и жадно поглощали пищу. Клаус же сидел, свободно расправив плечи, смотрел бабушке прямо в глаза, и на губах его играла легкая улыбка; время от времени, когда позволяла беседа, он подносил ко рту ложку супа. Порой Клаус становился очень болтливым, хотя в иные дни из него было не вытянуть ни слова.

Нет, в Клаусе и ленсмане Люнде решительно было что-то общее, да и Уле, молодой брат матери, был тоже похож на них. Даже полнота их была какая-то одинаковая, свидетельствующая о прочном, солидном достатке, — у всех троих были округлые плечи, сильные мускулы, чистая, здоровая кожа и влажные глаза.

Ленсман несколько раз заезжал к ним, когда бывал на стекольном заводе, Уле тоже, а вот бабушка — никогда. Последний раз Вильхельм видел ее года три назад, он помнил, что, вернувшись домой, матушка сказала отцу, что на этот раз бабушка обещала приехать и проведать дочь, когда той подойдет время рожать. Тогда матушка носила Рикке. А отец засмеялся и сказал, что мадам Элисабет и раньше уже грозила приехать к ним, но, слава Богу, пока что это их миновало. Отцу бабушка не нравилась.