"Золотое" столетие династии Романовых. Между империей и семьей - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Сукина cтр.№ 54

Приняв православную веру, Александра Федоровна с энтузиазмом неофита стала увлекаться чтением религиозной литературы, собиранием старинных икон, поездками по святым местам, общением со священниками, монастырскими старцами и юродивыми. Светское общество Петербурга, привыкшее с детства относиться к своим религиозным обязанностям как к рутинной части быта, с недоумением восприняло желание императрицы быть «святее Святейшего Синода». Ее благотворительное начинание по созданию в столице общества рукоделия, члены которого обязывались связать по три вещи для передачи беднякам, было встречено в штыки. Аристократки, к которым Александра обращалась с предложением вступить в общество, заявляли, что им некогда заниматься такими глупостями.

Неправильно повела себя Александра Федоровна и по отношению к семейному клану Романовых. Императоры и императрицы независимо от внутрисемейных симпатий и антипатий считали своим долгом поддерживать связи с близкими и дальними родственниками, нанося визиты и устраивая ужины, чаепития и пикники в своем кругу. На этих встречах обсуждались и решались семейные дела и проблемы. Александра, считая мужа почти своей собственностью и желая как можно больше быть с ним наедине, свела эти традиционные сборища Романовых до минимума, тем самым изолируя царя не только от столичного бомонда, но и от его собственной родни. Семья кипела возмущением. Великие княгини и княжны, приходившиеся родными дочерьми и внучками русским императорам, просто отказывались понимать, как эта худородная немецкая принцесса из нищего герцогства смеет лишать их привилегии напрямую общаться с государем и постоянно бывать в царских дворцах.

Семья и высшее общество открыто встали на сторону императрицы-матери Марии Федоровны в ее конфликте с невесткой и получали удовольствие от их ссор и маленьких побед старшей царицы. Марию Федоровну все это ужасно раздражало, и, чтобы понапрасну не гневаться по поводу поведения жены сына, она все чаще уезжала из России и подолгу гостила то у отца и брата в Копенгагене, то у сестры в Виндзоре (принцесса Александра стала к этому времени английской королевой) или же отдыхала на своей собственной вилле на французской Ривьере.

Императрица, также как и ее муж, постепенно все больше замыкалась в своей собственной жизни. Природная застенчивость, слишком строгое воспитание, плохое знание русского языка, раннее восшествие на престол, к которому у нее просто не было времени подготовиться, и отсутствие рядом близких родственников (сестра Элла жила в Москве вместе с мужем генерал-губернатором, великим князем Сергеем Александровичем) сделали невозможными ее тесное общение с высшим обществом и дружбу с великими княгинями и княжнами – тетками, сестрами и кузинами Николая II. К тому же первое десятилетие ее жизни в России в качестве императрицы состояло из постоянной подготовки к рождению детей, тяжелых родов, болезней после них, выхаживания младенцев. Она лично нянчила всех своих детей, постоянно следила за их здоровьем и почти никогда далеко от них не отлучалась. Такое материнское рвение и поведение заботливой «наседки» в обычной русской патриархальной семье могло бы только приветствоваться, но оно мешало выполнять обязанности императрицы и не способствовало популярности Александры Федоровны в обществе.

Императрица не могла и не хотела устранить преграду непонимания и недоверия, возникшую между ней и русской аристократией. Ей было проще внушить себе, что высший слой российского общества состоит не из истинно русских людей, а из эгоистичных личностей, испорченных влиянием западноевропейской цивилизации. Она создала иллюзорный образ «православного крестьянина-хлебопашца», готового отдать жизнь и душу за «матушку-государыню», и представляла себя «народной императрицей». Среди этого мифического «народа» не было места ни заводскому пролетариату, ни студентам с их революционными идеями, ни капризным министрам и чиновникам.

Кризис в отношениях между императорской четой и обществом стал особенно очевиден в годы русско-японской войны и первой русской революции 1905-1907 гг. Даже после Кровавого воскресенья, когда 9 января 1905 г. была расстреляна мирная демонстрация рабочих в столице и начал раскачиваться маятник революционных беспорядков, императрица продолжала оставаться в плену своих иллюзий и заблуждений. Она писала своей сестре принцессе Виктории в Германию: «Санкт-Петербург – это прогнивший город, где ни на йоту нет ничего русского. Русский народ глубоко и искренне предан своему государю, а революционеры используют его имя для провокаций против хозяев, но каким образом – я не знаю. Как я хочу поскорее понять действительность. Я люблю мою новую страну. Она так молода, так полна сил и так много хорошего в ней, но крайне неуравновешенна и наивна. Бедный Ники вынужден вести горькую и тяжелую жизнь. Встречайся его отец чаще с людьми, сплоченными вокруг него, мы бы подобрали им соответствующие посты; а сейчас только старики или совсем юнцы, никого более вокруг нас. Дяди плохие, Миша (великий князь Михаил Александрович, младший брат императора. – Л. С.) еще совсем ребенок...»

Последующие события показали, что наивная вера императрицы в то, что подданные после убийства Александра II уже больше никогда не совершат покушения на жизнь членов императорской семьи, оказалась напрасной. В феврале 1905 г. от рук революционеров-террористов погиб дядя царя, муж ее сестры Эллы великий князь Сергей Александрович. Как и его отец, император Александр II, он погиб совсем недалеко от дома. Попрощавшись с женой, московский генерал-губернатор отправился по делам из Кремля, где они в то время жили. Как только экипаж выехал за ворота, на его крыше взорвалась бомба, брошенная террористом. Услышав взрыв, Елизавета Федоровна сразу поняла, что случилась. С криком: «Это Серж!» она бросилась на улицу. Там она не нашла даже тела мужа: взрывом его разорвало на куски и разбросало по дороге. Великая княгиня вела себя мужественно. Чтобы облегчить страдания смертельно раненного кучера, считавшего себя виновным в том, что не уберег своего господина, она солгала ему, что Сергей Александрович жив. Потом собственноручно собрала кресты, ладанки и перстни, бывшие на муже, а теперь раскиданные на снегу, и унесла их с собой. Позже она посетила в тюрьме убийцу великого князя эсера И. П. Каляева и предложила ходатайствовать о его помиловании перед царем. Каляев отказался, сказав, что уверен в своей правоте и что его смерть послужит делу свержения самодержавия.

Великий князь Сергей Александрович, несмотря на свои сомнительные нравственные качества, конечно, не заслужил такой страшной смерти. Хоть он и говорил сам о себе: «Я вполне доволен своей судьбой. Моя жизнь – батальон, мой интерес – рота, мой мир – казарма, мой горизонт – Миллионная (улица в Петербурге недалеко от Зимнего дворца, на которой стояли казармы Преображенского гвардейского полка. – Л. С.)», его интересы не ограничивались военной службой. Ученик знаменитого профессора истории Сергея Соловьева, Сергей Александрович сохранил любовь к прошлому на всю свою жизнь. Он был попечителем московского Исторического музея, одним из создателей Музея изящных искусств и русского Палестинского общества.

Похоронили останки Сергея Александровича в кремлевском Чудовом монастыре. Удивительным образом его гробница сохранилась, в то время как сам монастырь при советской власти был взорван. Гробницу обнаружили на территории Кремля в начале 1980-х гг. и не тронули, рассудив, что там все равно ничего нет. В середине 1990-х великий князь был перезахоронен в Новоспасском монастыре в Москве, в одной из старинных усыпальниц дома Романовых.