Радость, гадость и обед - читать онлайн книгу. Автор: Хел Херцог cтр.№ 67

Однако в здании имелись и другие мыши — «плохие». Это были вредители, которые сновали всюду, где хотели, и порой вы могли видеть серую спинку, улепетывающую по длинному коридору под флуоресцентными лампами. В месте, где превыше всего ценилась чистота и где прилагались все усилия для того, чтобы полностью изолировать обитателей разных комнат друг от друга, «плохие мыши» представляли настоящую угрозу. Они были вне закона. Их следовало уничтожить.

Сотрудники использовали множество способов, чтобы избавиться от плохих мышей. Мышеловки эффекта не давали. Применять яды сотрудники боялись, потому что таким образом могли бы заразить мышей — участников опытов. Пришлось перейти к липучкам. Липучки для мышей действуют по тому же принципу, что липкая бумага для мух. Ловушка выглядит как картонка размером примерно в тридцать квадратных сантиметров, покрытая липким слоем и снабженная веществом, привлекающим мышей. Такие ловушки еще называют клейкими дощечками. По вечерам сотрудники, ухаживавшие за животными, раскладывали клейкие дощечки там, где появлялись плохие мыши, а на следующее утро проверяли улов. Стоило мыши ступить на дощечку, как она надежно к ней прилипала. Пытаясь вырваться, мышь все сильнее приклеивалась шерстью к клеевому слою. Ловушка не содержала токсичных веществ, однако к утру примерно половина мышей уже успевала умереть. Тех, которые еще были живы, немедленно усыпляли газом.

Попав в липучую ловушку, мыши умирали ужасной смертью. Думаю, ни один комитет по обращению с животными не одобрил бы эксперимента, в ходе которого исследователь вознамерился бы приклеить мышь к картонке и оставить так на целую ночь. Выходит, что процедура, совершенно неприемлемая для мышей с ярлыком «объект», была вполне допустима, если речь заходила о мышах-«вредителях».

Парадокс стал еще ярче, когда я узнал, откуда взялись эти вредители. Грызунов со стороны в здании вроде бы не было, однако там, где держат несколько тысяч мелких зверушек, то одна, то другая нет-нет да и сбегут. Выходит, практически все плохие мыши были когда-то хорошими мышами, сбежавшими из лаборатории. Менеджер, руководивший всей этой зверофермой, сказал так: «Мышь превращается во вредителя в тот миг, когда коснется пола». Пф-ф! — и ее морально-этический статус хорошей мыши испаряется во мгновение ока.

В этом здании статус мыши зависел от того, считалась ли она объектом или вредителем. Я раскритиковал было такой произвол в суждениях, однако потом понял, что то же самое происходит и у меня дома. Когда моему сыну исполнялось семь, я похитил из лаборатории мышку, которая должна была стать завтраком для обитавшей там двухголовой змеи по кличке Ир. Мышку я подарил Адаму. Адам окрестил ее Вилли и поселил в клетке у себя в спальне. Нам всем нравился Вилли. Он был тихий и привязчивый. Но мышиная жизнь коротка, и однажды утром Адам проснулся и обнаружил, что Вилли лежит мертвый на полу своей клетки. Мы обсудили ситуацию, и дети решили, что Вилли нужно устроить настоящие похороны. Мы положили мышь в коробочку, закопали в саду и поставили в изголовье кусок шифера вместо памятника. Потом мы постояли вокруг могилы и сказали о том, каким хорошим был Вилли. Бетси и Кэти поплакали — это было их первое знакомство со смертью.

Несколько дней спустя Мэри Джин — она чистюля, каких поискать, — обнаружила в кухне на полу мышиный помет. Жена посмотрела на меня и сказала: «Убей эту мышь». Той ночью я установил между холодильником и плитой пружинную мышеловку и положил на место приманки комочек арахисового масла. На следующее утро в мышеловке оказалась мышь. Она погибла мгновенно. На этот раз похорон никто не устраивал, но, когда я выбросил мертвое тельце в кусты неподалеку от могилы Вилли, мне внезапно пришло в голову, что ярлыки, которые мы навешиваем на животных, появляющихся в нашей жизни, — «вредитель», «любимец», «объект для исследований», — влияют на наше к ним отношение куда сильнее, чем размер их мозга или способность чувствовать радость.

Женщина по имени Сюзен, работавшая в лаборатории, где выращивались мыши, недавно убедила меня в том, что в мою типологию лабораторных мышей следует добавить еще одну категорию. Кроме хороших мышей, плохих мышей и мышей-любимцев есть еще и «лишние мыши» — те, которых не используют для экспериментов. Таких мышей множество. Некоторых отдадут на съедение змеям и совам в зоопарке, а большую часть просто умертвят. Сюзен сказала, что в лаборатории, где она работала, почти каждый день умерщвляли выводки лишних мышат. Один из старших лаборантов горстями клал мышат в чистый пластиковый пакет, засовывал туда же шланг от цистерны с углекислым газом и открывал вентиль. Сколько мышей погибало в среднем каждый день? Сюзен сказала, что всякий раз по-разному, но обычно около пятидесяти.

Я обратился за подтверждением к Джону, ветеринару, с которым познакомился на конференции по содержанию лабораторных животных. Джон руководит лабораторией по выращиванию животных в крупном исследовательском университете, где многие ученые используют мышей, чтобы выяснить, как работают гены.

«Послушай, Джон, я только что узнал, что в некоторых лабораториях, где выращивают мышей, их убивают, даже не использовав в исследованиях. Это правда?»

«Да, конечно».

«А вы у себя тоже убиваете лишних мышей?»

«Ну да, обычно углекислым газом».

«И скольких же вы травите?»

«У нас каждый месяц появляется четыре тысячи новых пометов. В среднем помете пять мышат, так что в год выходит около четверти миллиона мышей. Мы умерщвляем примерно половину. По моим прикидкам, это что-то около десяти тысяч мышей в месяц».

«Черт возьми!»

Лишних мышей оказывается так много по ряду причин. По словам Джо Белицки, бывшего главного ветеринара NASA, большинство самцов умерщвляют потому, что они склонны к дракам. Кроме того, для продолжения генетической линии вполне достаточно пары самцов. По его оценке, около 70 % мышей-самцов не используются в экспериментах. Однако еще более важной причиной появления такого числа ненужных мышей можно считать резкий рост числа исследований генетически модифицированных (ГМ) животных, начавшийся в 1990-х годах. 90 % животных, используемых в ГМ-исследованиях, составляют мыши. Благодаря этим экспериментам была получена ценнейшая научная информация. (Недавно одной линии ГМ-мышей ввели ген, который влияет на ту часть человеческого мозга, которая отвечает за язык. Заговорить мыши не заговорили, но пищать стали на более низких тонах, а структура их мозга под воздействием гена изменилась.) Однако с мышиной точки зрения ГМ-исследования бывают крайне неэффективны. Не так-то просто встроить кусочек ДНК в хромосомы другого вида, да так, чтобы он удачно включился в геном. Эффективность попыток создания линии трансгенетических мышей варьируется от 1 до 30 %. Иными словами, порой для исследований годится только одно животное из ста. Остальные девяносто девять погибнут, когда им исполнится три недели. Что поделаешь — это генетический мусор, побочный эффект эксперимента.

По подсчетам Эндрю Роуэна, исполнительного вице-президента Ассоциации гуманизма США и эксперта по вопросам использования животных для исследований, производители генетически модифицированных мышей ежегодно умерщвляют больше животных, чем будет использовано в экспериментах. Правда, точное число нам неизвестно, потому что, согласно решению конгресса, лабораторные мыши в США животными не считаются.