Захар - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Колобродов cтр.№ 58

В двухтысячном году каждая следующая наша акция была отмороженней предыдущей. После разгрома приёмной СПС я был в Москве. Польстило, когда на вопрос, заданный на собрании Лимонову о будущем организации, он ответил, посмеиваясь, что если мы будем вести себя, как в Нижнем Новгороде, то он за будущее не ручается. Но мы все уже грезили о большем.

Было абсолютно понятно, что ничем, кроме срока, эта вакханалия кончиться не может. Бояться было просто некогда. Мы организовывали концерты; общались везде и со всеми, привлекая всё новых сторонников; громили витрины; клеили листовки по ночам; пили «Анапу» в перерывах; разрисовывали город; читали; вели бесконечные споры о тактике, о будущем. Но по-настоящему мы ждали только возможности проявить себя на большой федеральной акции.

Закономерно, я оказался в Латвии. Моя группа выехала поздно, контора сдала нас с потрохами, в рижских газетах писали накануне: «К нам едут известные международные террористы Тишин, Колесников, Шамазов». Это после акции с СПС я известным стал. Все силы местных охранителей были мобилизованы. Но мы должны были попытаться.

В Латвии поезд Ленинград – Калининград останавливался дважды. Надо было успеть десантироваться после Резекне. Виз и паспортов ни у кого не было, пустая формальность. Моя группа собралась в тамбуре. Я сорвал стоп-кран, и ребята по очереди стали выпрыгивать почти на полном ходу, не дожидаясь остановки. Я прыгал последним. Ощущение полёта было фантастическим. В тюрьме потом долго снилось, что куда-то лечу. Приземлился удачно, но швырнуло в сторону. Сперва врезался в покилометровый запас железнодорожных рельсов, а от него отлетел в канаву. Попытался выбраться, но не смог. Штанина была в крови. Бедро раздулось, изнутри выпирала кость.

Поезд остановился. По насыпи ко мне подбежали полицаи с фонарями. Было очень обидно – конец пути наступил слишком рано. До Даугавпилса ехал в тамбуре, лёжа на носилках. Подвыпившие посетители вагона-ресторана, слоняющиеся туда-сюда, то и дело распахивали дверь, та больно втыкалась в мою лежанку. Пассажиры удивлённо спешили дальше. В больнице мне просверлили ногу, поставили на растяжку и поместили в отдельную палату на шесть коек. Приставили двух полицаев. На операции я потерял больше трёх литров крови. Через несколько дней меня на носилках этапировали в в тюрьму.

Следующие семь месяцев мы ждали суда.

Камеры в даугавпилсском «Белом лебеде» не переполнены, в остальном разницы с российскими тюрьмами никакой. Разве что рыба есть в рационе. Море рядом. Сидели в основном русские. Латышского, в основной своей массе, не знали ни заключённые, ни сами тюремщики. Протокол на меня однажды составляли со словарём. Этнические латыши, кстати.

Через месяц по централу (я был в Риге) прошёл прогон (малява, предназначенная всем арестантам): ветеранов ВОВ выпускают на подписку. Я ликовал, цель была достигнута. Мы и ехали привлечь внимание к старикам, которых бросали здесь в тюрьму. Шум удалось поднять не слабый. Вторая цель – привлечь внимание к проблемам русскоязычного населения Латвии – тоже была достигнута. Это сейчас в России все знают о сегрегации русских в Латвии, тогда, в двухтысячном, никому не было до этого дела. Ветеранов потом по решению суда посадили снова.

…После тюрьмы акции уже так не будоражили, воспринимались, как монотонная и необходимая работа. Они окончательно стали политическим инструментом. Разведать местность, нарисовать план объекта, проникнуть на него, осуществить поставленные задачи. Если организовываешь сам, поставить эти задачи. Всё просто, всё неимоверно сложно. Общение с ментами после акции – досадная формальность. Все их прокладки были изучены. Мы знали, план посадок спускается сверху, что в ментовке зря лясы точить.

Власти всерьёз взялись за нас после Минздрава. Говорят, Путину не понравилась знаменитая фотография с первой полосы «Известий», на которой был изображен Макс Громов, выкидывавший портрет президента в окно.

….В 2005 году Кремль выдумал для себя оранжевую угрозу и стал с ней бороться, а Партия взяла курс на сближение с инакомыслящими из других политических лагерей. Украинский опыт потряс тогда всех. Не результат – сам факт революционных преобразований на территории постсоветского пространства. Результат был очевиден: одни капиталисты погнали других. Потому, наверное, все последующие Майданы и воспринимались со скепсисом. Прививка против украинского оранжизма была получена что надо. Тем более что после ельцинской социалистической риторики президент больше стал заигрывать с темами национального величия. Партия в результате стремительно полевела. На Майдане же левацких лозунгов раз от раза становилось всё меньше.

Потом стало совсем тяжело. Массовые обыски; изъятие компьютеров, телефонов; ОМОН на месте проведения собрания. Какая-то шантрапа всё норовила прыгнуть на партийцев. Бесконечные суточные административки за малейшие прегрешения (или вовсе без них, под дату).

Запрет Партии. Даже упоминать о её существовании теперь можно было, лишь уточняя, что она запрещена.

Зачатки несистемной оппозиции и вовсе смыло при первом сигнале тревоги. Власть провела свои выборы без сучка, без задоринки. Мы учредили новую партию, «Другую Россию», – но те, кому надо, всё про нас прекрасно понимали. Спуску нам давать никто не собирался. Проще теперь оказалось раствориться.

…В девятом году Эдуард придумал гениальную затею. В рамках «Стратегии-31» мы стали выходить каждое 31-е число, требуя свободы собраний. Все разрозненные, разбитые полки оппозиции сплотились тогда вокруг нас. Рядовые Партии растворились в общем вареве гражданских активистов.

В Нижнем мы тянули несколько лет «Стратегию». Мы сотрудничали с правозащитниками. У них я очень многому научился, когда несколько лет администрировал деятельность по проектам в области международного уголовного права.

Грубо говоря, определённый период мы действовали, как самостоятельные политики, сохраняя не всякому зримую внутреннюю структуру. Потом я сам перестал различать, а есть ли она. Мы всё понимали про белоленточные волнения с самого начала, но на региональном уровне позволили себе вдоволь наиграться в эти игры. Мы стали самыми значимыми участниками коалиции в Нижнем Новгороде. Смысла в этом, наверное, не было. Но и в стороне стоять было решительно невозможно.

Всё ещё впереди. Будем работать – будем жить!

Из интервью, которое я дал прозаику и музыканту Роману Богословскому для сетевого журнала «Лиterraтура»:

«– Лёша, ты, Прилепин, Рудалёв сегодня ищете и частично находите рецепты живой воды, которой пытаетесь окропить лицо советской литературы разных периодов, жанров (можно ещё использовать поцелуй – мёртвые принцессы обычно оживают). Скажи, кому, кроме вас, это надо? Для чего вы такими усилиями воскрешаете мёртвую царевну – советскую литературу?

– Ну уж нет; я ничего в этом плане, по сути, не сделал, и совершенно незаслуженно попадаю в славный ряд. Прилепин совершил огромный труд – с Леоновым (и Мариенгофом, хотя тут “советскость” весьма условна), красиво, умно, изящно вернув их в современный контекст. Василий Авченко занимается Александром Фадеевым, и, думаю, результат будет прорывным. А идее, да, я глубоко сочувствую, и мои мотивации полностью совпадают, скажем, с пафосом великолепного эссе Михаила Елизарова о Гайдаре (“На страже детской души”) в третьей “Литературной матрице”. Добавить нечего».