Жестокий век - читать онлайн книгу. Автор: Исай Калашников cтр.№ 42

На этом берегу нукеров не было больше слышно, но он не рискнул вылезать из воды. Когда стемнело, поплыл вниз по течению, прижимаясь к берегу. Напротив куреня вылез из воды и, где ползком, где на четвереньках, добрался до Сорган-Шира. В его юрте едва теплился огонь. Хозяин был напуган.

– Бери коня и уезжай скорей. Убьют из-за тебя. Тайчу-Кури едва ли жив будет. Как они его били!

Сыновья Сорган-Шира, Чимбай и Чилаун, сидели тут же, рядом с отцом. Они переглянулись. Старший, Чимбай, сказал:

– Нельзя ему сегодня ехать, отец. Везде нукеры. За куренем караулы.

– А здесь поймают, тогда что? – злым шепотом спросил Сорган-Шира.

– Надо сделать так, чтобы не поймали, – сказал Чимбай.

Пока Сорган-Шира спорил с сыновьями, его дочь Хадан принесла Тэмуджину кусок отварного мяса и чашку кислого молока, но он не стал есть, молча слушал спор, проводил ладонями по своему телу, отжимая воду из одежды. Ему хотелось сейчас же уехать отсюда. Но он понимал, что выбраться из куреня незамеченным вряд ли удастся. Пока крался от берега к юрте Сорган-Шира, заметил, что курень гудит так, будто на подступах к нему находится враг.

Хадан поддержала братьев:

– Мы его спрячем в воз с шерстью. Никто не найдет.

– Ладно, – нехотя согласился Сорган-Шира.

Братья и Сорган-Шира свалили воз шерсти, Тэмуджин лег на дно телеги, и они снова сложили шерсть, затянули веревками.

На другой день опять нещадно палило солнце. Тэмуджин задыхался от жары, от запаха шерсти, страшился неизвестности. В полдень кто-то постучал по дну телеги.

– Это я, Чимбай. Они ищут тебя по юртам. Лежи тихо.

Тэмуджин достал из-за пазухи нож – подарок Джэлмэ, стиснул его в руке. Если найдут, пусть попробуют взять. Но эта мысль не принесла успокоения. Он себя чувствовал беспомощным птенцом в гнезде, рядом с которым шныряет голодная лисица. Хотелось выскочить и бежать без оглядки, все равно куда, лишь бы не ждать…

Возле юрты послышались голоса. Кто-то быстро прошел мимо телеги.

– Тэмуджина ищете? – Это голос Сорган-Шира, он звучит с умильным подобострастием. – Хорошо ищите негодника. Вот здесь посмотрите. И там. Кто его знает, где ему взбредет в голову спрятаться. Говорят, парень больно уж хитрый.

Голоса приблизились к телеге.

– Чья шерсть?

– Моя. А сам я верный слуга высокочтимого Таргутай-Кирилтуха. Значит, и шерсть его.

– Развязывай веревки.

– Хорошо. Я сейчас. Узел затянулся… Фу, жарища какая! Кто может усидеть в шерсти в такую жарищу? Сейчас хорошо сидеть в прохладной юрте и пить кумыс.

– У тебя есть кумыс?

– И кумыс, и архи найдется. Вот проклятый узел. Разрезать веревку жаль.

– Брось. В такую жару, и верно, никто не усидит в шерсти. Пошли в твою юрту.

Тэмуджин понял, что и на этот раз вечное синее небо смилостивилось над ним.

Ночью он выбрался из куреня. Рассвет застал его далеко в степи. Под ним был добрый конь, в седельных сумах запас пищи и бурдюк с кумысом, в руках тугой лук. Теперь его никто не возьмет. Три-четыре дня в пути – и он будет дома.

Свежий ветер пригибал траву. На востоке полыхала кроваво-красная заря. В степи стояла тишина, какая обычно бывает перед грозой или затяжным ненастьем.

Булган поставила к постели чашку и вышла из юрты. Тайчу-Кури, стиснув зубы, сдерживая стон, повернулся на бок, хлебнул глоток прохладного, покалывающего в носу кумыса, снова лег на спину. Все тело было в синяках и ссадинах, лицо опухло, глаза заплыли, в голове беспрестанно звенело, и звон давил на виски.

На берегу его, кое-как связанного Тэмуджином, подобрали нукеры и поволокли к Таргутай-Кирилтуху. Тайчу-Кури лежал мешком, словно был без сознания, и покорно ждал решения своей участи.

Таргутай-Кирилтух осмотрел колодку.

– Один ее снять не мог. Кто помог?

– Кузнец Джарчиудай. Я так думаю, – сказал Аучу-багатур.

– Думаю, – ворчливо передразнил его Таргутай-Кирилтух. – Раньше надо было думать. Пошли за кузнецом. А сам ищи Тэмуджина. – Пнул ногой Тайчу-Кури. – Ты, вшивый харачу, как посмел упустить его?

Тайчу-Кури замычал, крепче зажмурил глаза.

– Тэмуджин, кажется, бил его. Видите, какой он… – посочувствовал кто-то Тайчу-Кури.

– Притворяется, – сказал Аучу-багатур. – Они сговорились. Я это давно понял.

– Мы сейчас узнаем, притворяется или нет.

В то же время резкий удар плети ожег спину Тайчу-Кури, из горла само по себе вылетело:

– Ай!

Дернулся всем телом, рванул связанные руки. Нукеры, гости засмеялись. С него сняли веревку, поставили на ноги. Увидев гневное лицо Таргутай-Кирилтуха, он попятился, быстро заговорил:

– Он меня чуть не убил… Шишка на голове… Ой, больно…

– Дайте ему! – приказал Таргутай-Кирилтух.

Нукеры били его плетями, кулаками, пинали. Валяясь на земле и корчась от боли, он орал изо всех сил. Понемногу тело перестало чувствовать, и удары воспринимал как безвредные толчки. А потом и совсем ничего не чувствовал.

Очнулся, когда на берегу уже никого не было. Садилось солнце. Сырой, прохладный воздух тек от реки. Звенели комары. Пролетела стрекоза, сверкнув прозрачными крыльями. Белая трясогузка села у погасшего огня, покачивая длинным тонким хвостиком, побежала по земле, деловито цвикая. Тайчу-Кури заплакал – от боли, от обиды, от радости, что остался жив, что видит теплую синеву неба.

В сумерках за ним пришла мать. Опираясь на ее плечо, он еле дотащился до юрты. Тело было словно чужое, уже позднее пришла боль. Но он не стонал, не жаловался. Мать и без его стонов вся почернела от горя. Два раза приходил Сорган-Шира. Он был испуган, от страха редкие волосы на лысеющей голове стояли торчком, наклонялся к уху, шептал:

– Молчи. Никому ни слова не говори. Джарчиудая они тоже били. Но он ничего не сказал. Он крепкий, как железо.

– Я тоже крепкий и буду молчать. Ты не бойся.

– Поправляйся. Пусть твоя мать приходит ко мне, я буду давать ей кумыс и хурут.

– Спасибо. А что слышно о Тэмуджине?

– Ничего. Ушел. Его ищут. Будет умным – не найдут: степь велика. Натерпелись мы из-за него. Но забудем об этом. Выздоравливай. Пей больше кумыса. Кумыс – напиток добрый.

Тайчу-Кури снова потянулся к чашке, выпил ее до дна. В открытую дверь юрты видна была степь. Под жарким солнцем увядала трава, нагретый воздух морщила мелкая рябь, неумолчно скрипели кузнечики. Он задремал. Сквозь дрему услышал в юрте шаги.