Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - читать онлайн книгу. Автор: Галина Артемьева cтр.№ 90

— Не пожалею, — ответил Павел Артемьевич.

Не пожалел.

Зачем старый генерал несколько раз повторял эту ужасавшую меня историю, всегда заканчивая словами: «Не пожалел»?

Сильный был человек, упрямый, не из тех, кто сомневается. А вот что-то к концу жизни не давало покоя, цепляло. Он словно бы опоры искал, поддержки. А как тут было поддержать, когда почему-то страшно становилось, не дай Бог как. Ведь не помешать, не вернуть, не изменить.

…Не пожалел…

А пока Павел Артемьевич охотился за врагами советской власти в лесах Белоруссии, Ефросинья Никифоровна вынашивала дитя. И вот в 17 октября 1926 года начались роды. Молодая женщина оставалась одна, муж находился на службе. Но он, зная, что жене может потребоваться помощь, послал к ней фельдшера. Фельдшер в дом войти не смог: Ефросинья Никифоровна заперла дверь. Не собиралась она рожать при мужчине. И вот пришлось фельшеру стоять под окнами и ждать — мало ли, вдруг все-таки позовет.

Наконец послышался крик младенца.

— Ефросинья Никифоровна, у вас все в порядке? — спросил фельдшер.

В ответ тишина.

Тогда фельдшер взмолился:

— Отзовитесь, скажите хотя бы, кто родился, я Павлу Артемьевичу сообщу.

— Мальчик, — услышал он ответ.

Так на свет появился их единственный сын, Октябрь Павлович Артемьев, ставший впоследствии генерал-лейтенантом.

«Преданный без лести»… Так характеризовал Пушкин Аракчеева в своей знаменитой эпиграмме. И мы, не вдумываясь, воспринимали эту черту царского приспешника Аракчеева как нечто отрицательное и достойное осмеяния.

А если объективно, то нет ничего ценней для царей, вождей и лидеров любых мастей, чем преданные им без лести (т. е. — без обмана и лукавства) соратники и подчиненные. Именно таким, преданным без лести раз и навсегда принятым идеалам и вождю оставался всю свою жизнь генерал Артемьев. Немногословный, основательный, надежный, крепкий, мужественно-красивый редкой сейчас русской красотой, он внушал безусловное уважение подчиненным и вызывал доверие начальства.

В 30-е годы карьеры делались стремительно: неумолимые репрессии, чистки руководящих кадров были тому причиной. Люди быстро взбирались на вершины власти и столь же стремительно падали с едва покоренных вершин, оказываясь в камерах смертников, в лагерях, ссылках.

И над все этим ползучим братоубийством сияла и искрилась народная любовь к Сталину.

Замечательная шведская писательница Сельма Лагерлёф (1858–1940) задумывалась о феномене народной любви к своему лидеру на примере кумира шведов короля Карла XII:

«Я думаю о короле Карле XII и пытаюсь представить себе, как люди любили его и как боялись. (…)

Он был солдатским королем и привык к тому, что солдаты охотно шли за него на смерть. Но здесь, в церкви, вокруг него были простые горожане и ремесленники, простые шведские мужчины и женщины (…). Однако стоило ему только показаться среди них, и они уже подпадали под его власть. Они пошли бы за ним в огонь и в воду, отдали бы ему все, чего он пожелает, они верили в него, боготворили его. (…)

Я пытаюсь вдуматься во все это, я пытаюсь понять, почему любовь к королю Карлу могла безраздельно завладеть человеческой душой и так глубоко укорениться даже в самом угрюмом и самом суровом старом сердце, что все люди думали — любовь эта будет сопутствовать ему и после смерти».

И мы задаем себе вопрос о природе любви нашего народа к Сталину. Хотя и понимаем, что не найдем ответа. Только догадки о некоем магнетизме и обаянии власти, которыми обладали единицы в истории человечества.

Из дневников К. Чуковского (1936 год): «Вчера на съезде сидел в 6-м или 7 ряду. Оглянулся: Борис Пастернак. Я подошел к нему, взял его в передние ряды (рядом со мной было свободное место). Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН (так у Чуковского — ОН — заглавными буквами) стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали, — счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой — все мы так и зашептали: „Часы, часы, он показал часы“ — и потом, расходясь, уже возле вешалок вновь вспоминали об этих часах.

Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: „Ах, эта Демченко, заслоняет его!“ (на минуту).

Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью…»

У кого-то позже открылись глаза, кто-то стряхнул с себя магическую пелену.

Генерал Артемьев до конца дней оставался верен своему вождю и своим идеалам. Он был прирожденный солдат. Его сердце не знало измены. Он был такой. И оставался собой до конца. Не ввязываясь в споры, диспуты. И не отступая.

В июне 1941 года Павел Артемьевич Артемьев был назначен командующим войсками Московского Военного округа. К войне с Германией страна оказалась трагически не подготовленной.

В мае 1941 года, традиционно выступая перед выпускниками военных академий, Сталин признал, что военные учебные заведения недостаточно оснащены современной техникой, указал на консерватизм преподавателей и плохую работу снабжающих органов. Главным в выступлении Сталина был вывод о необходимости превращения РККА в «самую нападающую армию в мире» и о перестройке в связи с этим всей воспитательной и боевой подготовки войск.

Германия деятельно стягивала войска у западных границ Советского Союза. Не заметить эту милитаристскую активность было невозможно, западная печать реагировала на поступавшие сведения о близкой войне Германии и СССР. Однако 14 июня 1941 года ТАСС обнародовал сообщение о беспочвенности слухов, касающихся подготовки Германии к войне против СССР, в котором заявлялось, что муссирование в иностранной печати подобных слухов является «неуклюже состряпанной пропагандой». Германия, как и СССР, «также неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении», — утверждалось в сообщении ТАСС.

Лишь в самый канун войны, а именно — 21 июня 1941 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), проходившем при участии начальника Генштаба, наркомов обороны, Военно-морского флота и Госконтроля, обсуждался вопрос о возможном нападении Германии. В пограничные округа в 00 часов 20 минут от имени Наркомата обороны и Генерального штаба была направлена Директива № 1, предписывающая в ночь на 22 июня скрытно занять огневые точки укрепрайонов, рассредоточить и замаскировать на полевых аэродромах всю авиацию, все части привести в боевую готовность, но в то же время не поддаваться на провокации.