Медный гусь - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Немец cтр.№ 63

Князь пожал плечами — его в тайгу не тянуло. А Рожин смотрел в окно и тихо улыбался — скоро опять в дорогу, на север, в Кодский городок, где ждет его Настя, где реки осетром и стерлядью полнятся, а тайга диким зверем, где шумят вековые кедры и плещется о песочный берег вечная Обь, — домой.

Стрельца Василия Прохорова по прозвищу Лис совесть и сомнения не терзали. Двенадцать лет он отдал стрелецкой службе, десять из которых с Игнатом не расставался. Сгинул Игнат, только склянка со святою водой у Василия от него и осталась.

Ладно, когда татары или башкиры голову поднимают, пограничные селения разоряют. Тут дело ясное, бери саблю в руки и отправляйся басурман усмирять. Но Недолю не пуля татарская убила, а блажь государя Петра Алексеевича, а за ним и воля князя Черкасских — такие мысли бродили в голове стрельца.

«Митю Петрушина и Андрея Подгорного Обь поглотила, Ивану Никитину мачтой череп снесло, Ерофея Брюкву, как барана, освежевали, казака Перегоду на стрелы насадили, а теперь еще и Игнат с Семкой сгинули. И за что они свои жизни отдали? За что ужасы терпели, жилы рвали? Чтобы князь Черкасских с дьяком Обрютиным добытого нами Медного гуся в Москву отвезли, почести и похвалы от государя приняли? Мне Медный гусь без надобности, так что хватит с меня!»

Васька Лис был твердо уверен, что на Калтысянском капище тобольчан смерть стережет-дожидается. Но так же стрелец не сомневался, что ни Мурзинцев, ни отец Никон с пути не свернут, пойдут до конца. Да и Рожин не убоится — толмач и сам как демон, страха не ведает. А он, стрелец Прохоров, боялся, и этого не стыдился, потому как одно дело грудью на пули бросаться и совсем другое — нечистую силу воевать. «Не в людской власти на бесов с саблей кидаться», — размышлял Василий.

В ту ночь, после гибели друга, Васька Лис так и не смог сомкнуть глаз. Все думал об Игнате, о его порвавшемся шнурке-обереге, о Семене Ремезове, который поил их ароматными взварами, каждого выхаживал-нянчился, невзирая на чины и ранги. Недаром Игнат за ним кинулся, когда Обь в ад провалилась. Знал Недоля, что конец его близок, и решил, что лучше погибнуть, друга из беды вызволяя, чем на клыки вогульских демонов напороться. Добрая смерть, праведная… Да и что стоит стрелецкая жизнь рядом с жизнью ученого мужа, коий России новые знания несет, неразведанное открывает? Прав был Игнат, отдав свою жизнь за парня, тридцать раз прав, а вот я бы так смог?.. — задавался вопросом Василий, и ответа не находил, и от того еще глубже в мутный омут тоски погружался.

А потом, когда Прохор Пономарев сдал ему караул, Васька Лис дождался, когда Прошка уляжется, спустился к стругу, взял пирогов и соленой рыбы, отсыпал в рог пороху до края, пуль прихватил. У костра подобрал свои нехитрые пожитки и побрел сквозь ночь и тайгу на восток, особо не разбирая дороги. Преследования он не опасался: слишком близко тобольчане подошли к цели, чтобы тратить время на поиски стрельца-отступника.

План у Васьки был незатейливый и неконкретный. Стрелец собирался затаиться в тайге и выждать неделю. За это время его бывшие товарищи добудут Медного гуся (или погибнут, тут уж как сложится) и отправятся в обратный путь. Затем Василий планировал добраться до Калтысянки накануне Иванова дня и в ночь с шестого на седьмое июля отправляться искать в окрестностях кумирни папоротниковый цвет. Игнат рассказывал Лису, что цветок папоротника укажет, где клад схоронен, а Игнату Васька верил, теперь уже верил. Лис надеялся отыскать доспех Ермака, который ему безбедную жизнь обеспечит до самой старости. Куда податься после того, как клад откроется, стрелец не загадывал, решив, что там видно будет.

Васька обосновался в тайге у какой-то безымянной речушки. Шалаш соорудил, кормился рыбой, стрелял зайцев и глухарей. Неделю там обитал, затем покинул свое пристанище, вернулся к Оби и по берегу пошел в сторону Кевавыта. До Каменного мыса он добрался через четыре дня.

Разговорить остяков, живших в Кевавыте, стрельцу не удалось. По-остяцки он знал пару слов, а местные то ли не понимали русского совсем, то ли притворялись, что не понимают. Да и встретили гостя остяки настороженно.

«Видно, наши таки отыскали капище, и отец Никон по своему обыкновению спалил его дотла, а местные такого не любят», — заключил Василий и больше с расспросами к остякам не приставал.

Но и без помощи местных отыскать устье Калтысянки оказалось несложно — там стоял пришвартованный струг со стягом Тобольского гарнизона. Поначалу стрелец струхнул, затаился, наблюдал за судном из укрытия пару часов, но никто из бывших товарищей не показался. Осторожно приблизившись, Васька обследовал судно и пришел к выводу, что он брошен. Ни снастей для рыбной ловли, ни припасов в струге не было. И свежие следы на песке вокруг струга отсутствовали. Видно, тобольчане, как Лис и предполагал, нашли на кумирне свою кончину. Василия охватили смешанные чувства. С одной стороны, он испытывал облегчение, потому что со смертью сотника отпадала необходимость прятаться от дозоров, — никто не узнает о его дезертирстве и искать не станет. Но и горечь сильная охватила Василия. Хоть и бросил он своих товарищей, а все ж успел привязаться к ним и гибели бывшим соратникам никак не желал.

Ваське пришлось преодолеть тот же путь, которым пару недель назад шли Рожин, Мурзинцев, отец Никон и Прохор Пономарев. Сквозь тайгу, затем через болото, благо Рожин вешки оставил.

Продравшись сквозь плотную щетину осинового молодняка, стрелец снова попал в дремучий лес. День шел к завершению, и тайга мрачнела, погружаясь в сумрак. Васька торопился. Он шел, проваливаясь по колено в мох, перебирался через буреломы, протискивался сквозь еловые лапы, и единственное, чего желал, — не застрять тут на ночь, чтобы местным чертям на ужин не угодить.

Поляна открылась внезапно. Тайга расступилась, оставив светлую опушку, и стрелец сразу понял, что это и есть та самая Калтысянская кумирня. Цветные ленточки на березовых ветвях; ряд деревянных болванов у противоположного края, и еще один идол в самом центре, в человеческий рост, страшный, с разинутым ртом; две юрты; черное пятно кострища и столб-анквыл для жертвенной скотины. Все было стрельцу знакомо и даже как-то привычно, только на деревянном болване, что стоял в центре капища, взгляд Василия задержался. Что-то в идоле казалось Лису знакомо. То ли осанка, то ли черты лица, а может, и упрямство позы. Чудилось стрельцу, что не простой это болван, а человек, которого на бегу в бревно превратили. А из уцелевших тобольчан больше всего идол походил на… отца Никона!

«Да ну! На остяцкой кумирне чего только не примерещится!» — отмахнулся Васька и попытался идола из головы выкинуть. Но куда бы стрелец ни смотрел, его взгляд то и дело за болвана цеплялся, и тогда по телу Лиса пробегала дрожь, а сердце в страхе сжималось.

Чтоб не смотреть на болвана, Васька повернулся к нему спиной и увидел часовенку, а рядом две могилы с крестами. Василий вздрогнул, подбежал, у могил на колени упал. На одном кресте было нацарапано: Степан Анисимович Мурзинцев, на другом: Прохор Пономарев.

«Стало быть, толмач с пресвитером уцелели, — понял Васька. — Как Прошку по батюшке звать, не знали, так, без отчества, и похоронили…»