– А разве «Пясоцкий» украинская фамилия?
– Да шут из разберёт. Вот у нас – всё понятно. Иванов, Сидоров, Семёнов…
– Белоцерковский, Апфельбаум… – с издёвкой продлил ряд Казанцев.
– Забудь эту фамилию! – жёстко отреагировал Сергей Эдуардович и вполне миролюбиво продолжил: – Ничего, скоро мы и до Пясоцких доберёмся…
– Каким образом?
– А ты думаешь, наше руководство на этом остановится?
– Не знаю.
– Под Польшей находится ещё много русских городов. Холм, Перемышль, Ярослав… Да, кстати, откуда пошло название «Волынь»?
– Не знаю.
– Был такой летописный город. Теперь – Грудек Надбужный, вблизи Грубешова… Поляки его переименовали, чтобы мы и думать забыли о том, что Волынь – Русская земля!
26
Весна началась поздно. Долго раскачивалась, преодолевая частые наскоки стремящейся вернуть своё могущество матушки-зимы, но в конце марта наконец взяла своё. Зацвели-забуяли вишнёвые сады, налились слащавым липким соком белоснежные берёзки, размёрзлась песчаная полесская почва.
Этого-то и ждали Яблоков с Казанцевым.
Накануне отправки последнего в Кашовку между ними состоялся очередной серьёзный разговор.
– Как ни крути, без Ковальчука наша авантюра обречена на провал. Придётся ввести его в курс дела, – настаивал Павел Алексеевич.
– Я – категорически против, – отпирался поначалу Сергей Эдуардович. – Сдаст он нас… как стеклотару в приёмный пункт!
– Не сдаст. Ты сам говорил, что отец Ивана – враг народа. Разбуди в нём сыновьи чувства. Передай привет от родителей… Да, кстати, где они?
– В Америке.
– Пригрози. Скажи, что капнешь наверх о его происхождении. Ну, чего молчишь?
– Думаю…
– Думай голова, картуз куплю!
– С одной стороны, ты прав, без содействия туземцев никак не обойтись. А нам с тобой они ничего не скажут. Мы ведь оба москали, оккупанты… Другое дело – Ковальчук. Тот и мову знает, и местные обычаи. Но, с другой… Иван никогда не выказывал вслух недовольства Советской властью, напротив, всегда всячески декларировал свою к ней лояльность… Склонить на свою сторону его будет непросто.
– Те, кто открыто выражал несогласие с методами большевиков, поголовно лежат в земле… А он не идиот. Умеет делать выводы.
– Согласен…
– Давай пообещаем ему какую-то часть. Десять червонцев. Двадцать. А потом – голову с плеч!
– Нет. Не поведётся. Умнее надо быть, изворотливее… Ты представишься, скажешь, что тоже служишь в органах госбезопасности, а на Волыни выполняешь особое поручение партии и правительства, о котором не знает даже начальник управления. Только товарищ Яблоков. А я, если надо, подтвержу.
– Браво, господин майор!
– Товарищ… Когда мы были господами, майоров не было. Упразднили в 1884 году.
– Не учи учёного! – в очередной раз возмутился высокомерностью своего подельника Казанцев.
27
Ковальчук выбрался из подземелья и пошёл в направлении величественного костёла Петра и Павла, поблескивающего куполами на весеннем солнце через площадь от Луцкого замка.
По пути остановился у коллегиума иезуитов и принялся рассматривать художественную лепку, украшавшую его фасад.
– Доброе утро, Иван Иванович! – вдруг раздался сзади голос, который он сразу узнал.
– Здравия желаю, Павел Алексеевич.
– Что новенького нарыли?
– С научной точки зрения – ничего.
– А с материальной?
– Она меня совершенно не волнует.
– Да полно вам! Подземелье просто усеяно польскими монетами. Серебром, медью…
– Сказано ведь – не вызывает интереса.
– А золото?
– И золото тоже, – уже не так уверенно подтвердил Ковальчук, нутром чувствующий, что Казанцев-Семёнов начинает какую-то хитрую игру, которую ему необходимо принять. Хотя бы для видимости.
– Хотите, друг мой, я расскажу вам одну историю, случившуюся с моим приятелем? – продолжал безмятежно щебетать Павел Алексеевич.
– Валяйте.
– Во время Великой войны он служил в здешних местах. Состоял в знамённой группе, обеспечивающей сохранность полкового знамени и казны. Во время контратаки противника их пришлось эвакуировать в укромное место. Офицер до конца выполнил свой долг, но вернуть ценности своему народу не успел.
– Слишком гладко поёте. Может, имеете непосредственное отношение к тем событиям?
– Никак нет. Я по первому образованию – военный врач. И вам хорошо это известно.
– Известно-то известно… Только зачем вам понадобилось вводить меня в курс дела?
– События, о которых шла речь в моём рассказе, произошли под деревней Кашовка, из которой вы родом.
– У нас в селе каждому известно, что рядом в лесу зарыта брусиловская казна.
– А теперь слушайте внимательно… Я действую по заданию Инстанции.
– И мандат соответствующий имеете?
– Нет. Сами понимаете, – нелегальное положение.
– И как прикажете, мне проверить, что вы говорите правду?
– Это может подтвердить товарищ Яблоков. Знаете такого?
– Так точно.
– Именно он настоял на том, чтобы вас как уроженца здешних мест привлекли к работе в нашей секретной группе.
– Теперь мне многое становится ясным… Во всяком случае, мотив для моего перевода, как говорится, налицо.
– В ближайший понедельник вы официально будете откомандированы в Кашовку для проведения посевной компании.
– Есть!
– О сути своей основной задачи – никому ни слова.
– Даже Митрофановичу?
– Тем более.
– Почему?
– Его надёжность вызывает сомнения у некоторых лиц из высших эшелонов власти!
– Но…
– Никаких «но»! Все инструкции – через Сергея Эдуардовича. Вам ясно?
– Так точно, товарищ…
– Я, как и вы, капитан, – улыбнулся напоследок Казанцев.
28
Беседа с Яблоковым становилась формальностью, но проигнорировать её, значит, накликать подозрения, и Ковальчук решил не испытывать судьбу.
Как только явился в управление – прямиком направился в кабинет заместителя начальника.
– Разрешите?
– А… Иван Иваныч… Входи… Входи…
– Докладываю: вчера товарищ Семёнов сообщил мне о своей секретной миссии…