Русская Ницца - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Нечаев cтр.№ 72

В тот же день Г. В. Адамович вымаливал прощение:

— Это было чудовищно грубо. Но мне ночью приснилось, что я все отыграю, и я поверил сну. Я был в забытьи, в беспамятстве…

Конечно же, И. В. Одоевцева его простила. Далее она пишет:

«Из этого-то «рулеточного приключения», как Адамович впоследствии окрестил нашу поездку в Монте-Карло, вырос миф о проигранной вилле, разорившей, по одной версии, его мать, по другой — его тетку, и о его угрызениях совести.

На самом же деле воспоминание о «рулеточном приключении» не только не вызывало в нем «угрызений совести», а, напротив, превращалось во что-то очень забавное. Приходя в хорошее настроение, он не раз с усмешкой спрашивал меня:

— А помните, мадам, как я вас по первому классу в Монте-Карло возил?»

* * *

Вторая мировая война завершила целую эпоху в жизни русской эмиграции во Франции. После нее все стало не так, и ей уже никогда не суждено было возродиться в своем прежнем качестве.

Нельзя сказать, что война оказалась для эмигрантов событием неожиданным, но одно дело — ждать и предчувствовать и совсем другое — делать выбор, когда этого требует время.

Вторая мировая война заставила сделать свой выбор каждого эмигранта. Некоторым судьба предоставила несколько более широкие возможности для выбора, чем, например, советским людям, но выбирать тем не менее пришлось всем. Соответственно широким оказался и диапазон решений. Одни, например, шли в Иностранный легион, другие участвовали в движении Сопротивления во Франции, третьи сотрудничали с гитлеровцами, четвертые скрывались в Америке или нейтральных странах.

Весьма показательна в этом отношении судьба Г. В. Адамовича: в сентябре 1939 года он записался добровольцем во французскую армию, считая, что не вправе оставаться в стороне. Со стороны это наверняка выглядело довольно смешно: 47-летний тщедушный интеллигент с врожденным пороком сердца, никогда не державший в руках ничего тяжелее ручки, впервые сталкивающийся с солдатской жизнью. Во всяком случае, французских офицеров такой факт очень позабавил, да и некоторые из знакомых Г. В. Адамовича сочли нужным над этим посмеяться. Но нашлись и люди, на которых почин Г. В. Адамовича оказал воздействие неизгладимое. Следуя его примеру, несколько молодых и не очень молодых поэтов, прозаиков и философов записались на фронт добровольцами и, надо сказать, проявили большую предрасположенность к службе, чем их вдохновитель. Другие сражались на стороне партизан или участвовали в Сопротивлении (собственно, и организатором-то французского Сопротивления, и автором самого термина La Resistance был знакомый Г. В. Адамовича, русский поэт-эмигрант Борис Вильде).

Это отнюдь не был самый легкий и простой выбор. По нескольким причинам. Во-первых, он отнюдь не вызвал восторга у всей эмиграции. По свидетельству современника, многие русские в Париже на участие в Сопротивлении смотрели почти как на измену основному эмигрантскому делу борьбы с большевиками.

Во-вторых, и сами французы далеко не всегда отвечали взаимностью русским эмигрантам, признававшимся в любви к новой родине и демократии. В ночь на 2 сентября 1939 года по решению французского правительства были проведены массовые аресты в среде русских эмигрантов, распущены русские патриотические союзы и конфискованы их архивы и имущество, закрыта почти вся русская пресса. Русских эмигрантов, решивших бороться с фашистами на стороне Франции, не остановило и это. Они сражались во французской армии и в рядах Сопротивления и заставили все же французов изменить к ним отношение: после войны многие были отмечены наградами французского правительства вплоть до ордена Почетного легиона.

Военная карьера Г. В. Адамовича была куда скромнее: ему не довелось непосредственно участвовать в боях. Его часть была расквартирована в лагере Сетфон на юге Франции (под Монтобаном) и должна была отправиться на оборону Парижа, но немцы так стремительно взяли Париж, что французское командование не успело даже бросить в бой все имеющиеся в распоряжении части. Солдатской муштры, однако, Г. В. Адамовичу пришлось хлебнуть предостаточно. Свои впечатления об этом периоде он позже изложил в книге, написанной на французском языке: «Другая родина» (L'Autre Patrie. Paris, 1947).

Эта книга некоторыми критиками из русских парижан была расценена как акт капитуляции перед сталинизмом. Однако вскоре Г. В. Адамович увидел беспочвенность надежд на то, что на «другой родине» воцарится новый порядок вещей.

10 мая 1940 года «странная война» была закончена. Г. В. Адамович разочарованно писал из лагеря своему знакомому:

«Надеюсь скоро быть демобилизованным, но не знаю точно, когда».

* * *

Демобилизовался Г. В. Адамович лишь в конце сентября, после чего вернулся в Ниццу. Депрессия была сильнейшая. О своих послевоенных настроениях он с грустью писал:

«В каком-то смысле сейчас стало трудней жить, чем во время войны. Да, пожалуй, и до войны. Тогда все было ясно… мне иной раз жаль, что эти пять лет кончились… жаль чистоты и какой-то строгой серьезности прошедших пяти лет. Отсутствия суеты. Отсутствия пустяков».

Даже через десять лет после окончания войны, в самом конце 1954 года, он еще не мог полностью прийти в себя:

«Война всех разметала. Одни погибли, другие уехали, у прежних молодых, у «подстарков» — седые головы. Появилась молодежь новая, с совсем, кажется, иными требованиями, иными стремлениями».

О своем личном будущем он высказывался следующим образом:

«Не хочу только ехать ни в Нью-Йорк, ни в Москву, а остальное безразлично».

В конце 1948 года М. А. Алданов предлагал Г. В. Адамовичу помочь получить место переводчика в ООН, от которого Георгий Викторович не без сожаления отказался, отшутившись в письме М. А. Алданову от 21 января 1949 года:

«Английский я знаю плохо… Переведешь не так Вышинского, а потом будет война».

В результате он продолжил сотрудничать с газетой «Русские новости», финансировавшейся советским посольством. За это его сильно осуждали многие эмигранты, но других средств к существованию у него тогда практически не было. Чтобы заработать еще хоть немного, Г. В. Адамович соглашался на любые заказы, лишь бы они не шли вразрез с его убеждениями.

Тому много свидетельств в его письмах той поры, пестрящих фразами вроде:

«Конечно, на любые предисловия я согласен и рад. О Розанове, о Достоевском, о… ком угодно».

В начале 50-х годов Г. В. Адамович постепенно начал печататься в антисоветской эмигрантской прессе: с 1951 года — в нью-йоркском «Новом русском слове», а с 1956 года — и в парижской «Русской мысли». Вряд ли он пришел к этому без долгих раздумий. Публичного покаяния, впрочем, он писать не стал и мостов в передовых статьях не сжигал, что не преминула отметить эмигрантская общественность.

Хотя Г. В. Адамович и любил говорить о том, что «на биографию не рассчитывает», собственная репутация его не могла не интересовать. Однако рухнувшие окончательно надежды на изменение к лучшему советского строя сделали в конце концов свое дело.