Историк Жан Севиллья предлагает нам вспомнить хронологию событий. В 1231 году папа Григорий IX разразился против еретиков буллой «Excommunicamus» («Отлучаем»), которая и стала актом основания инквизиции. Тогда, как пишет Жан Севиллья, «борьба с еретиками была официально делегирована тем, кто имел в этом опыт: нищенствующим орденам. Главным образом доминиканцам и францисканцам. После 1240 года инквизиция распространилась по всей Европе, исключая Англию».
Итак, инквизиция была основана почти за двести лет до рождения Томаса де Торквемада.
Жан Севиллья, говоря об инквизиции, утверждает: «На самом деле это слово покрывает совершенно разные события, продолжительность которых растягивается на шесть веков. Нет одной инквизиции, но есть три инквизиции: средневековая инквизиция, испанская инквизиция и римская инквизиция. С исторической точки зрения их смешение лишено смысла».
Юридически независимая, параллельная гражданскому правосудию средневековая инквизиция была церковным институтом, и ее служители зависели только от папы. При этом булла «Excommunicamus» не устанавливала четкой процедуры ее деятельности. Правила устанавливались эмпирически, разные на разных территориях.
Специально исследовавший этот вопрос Жан Севиллья пишет: «Миссия инквизитора была точечной. Приехав в назначенную ему местность, он начинал с общей проповеди, излагая доктрину Церкви… После этого инквизитор публиковал два указа. Первый, указ веры, обязывал верующих доносить на еретиков и их сообщников… Второй, указ милости, давал еретику срок от пятнадцати до тридцати дней для отречения, после которого его прощали. Когда этот срок истекал, упорствующего еретика передавали в трибунал инквизиции.
Вот тут-то историческая реальность переворачивается с ног на голову и наполняется всевозможными клише. Картина инквизиции так негативна, что создается впечатление, что это было царство произвола. На самом деле все было с точностью до наоборот: инквизиция была правосудием методичным, формалистичным и полным бумажной волокиты, часто значительно более умеренным, чем гражданское правосудие».
Обвиняемый имел право приглашать свидетелей для своей защиты, и отводить состав суда и даже самого инквизитора. Первый допрос обычно проводился в присутствии своеобразной «конфликтной комиссии», состоявшей из уважаемых граждан, мнение которых всегда учитывалось. Имена доносчиков держались в тайне (своеобразная защита свидетелей), но в случае лжесвидетельствования лжеца ждало суровое наказание, и все об этом знали.
Поначалу инквизиция даже не имела права выносить приговоры, но это упущение было потом исправлено. Однако буква закона, запрещавшая за духовные преступления назначать телесные наказания, соблюдалась. Инквизиторы приговаривали к различным видам епитимьи (к временному или пожизненному заключению, к штрафам, к изгнанию, к отлучению от Церкви и т. д.). Лишь много позже было разрешено применять пытку для допросов особо упорствующих подследственных, но на пытки существовало множество ограничений (по некоторым данным, только два процента арестованных испанской инквизицией подвергались пыткам, и те не длились более пятнадцати минут).
Ни к каким телесным наказаниям или тем более к смертной казни инквизиция приговорить не могла. Это была прерогатива светских властей. По словам Хуана Антонио Льоренте, «преступления, не имеющие никакого отношения к верованию, не могли сделать совершителей их подозреваемыми в ереси, и расследование этих преступлений принадлежало по праву светским судьям».
В каких же случаях преступника казнили? Только тогда, когда он не признавал за католической церковью права судить его, ибо к ней не принадлежал, или же, если он повторно впадал в ересь, уже будучи однажды осужден.
Не следует думать, что на кострах сжигались только такие люди, как Джордано Бруно или Ян Гус. Святая инквизиция преследовала не только за сознательное отклонение от догматов веры, но и за колдовство и ворожбу, причем около 4/5 приговоренных за последнее были женщинами.
Легко, живя в XXI веке, называть это мракобесием. Когда люди не верят в колдовство и порчу, «охота на ведьм» кажется им несусветной дикостью. Людям Средневековья было гораздо сложнее: лекарств почти не было, и эпидемии неведомых болезней уничтожали их тысячами. Тут невольно станешь суеверным. К тому же молва быстро распространяла секреты, выползшие за пределы колдовских кухонь. Разного рода ведьмы, хвастаясь своим искусством, сами убедили народ в своей реальности и в своем могуществе — и последовал ответ, последовала реакция общественной самозащиты…
Сжигали, конечно же, не только в Испании. Например, когда в 1411 году во Пскове началась эпидемия чумы, сразу же по обвинению в напущении болезни были сожжены двенадцать женщин. Просто люди искренне боялись нечисти и верили в реальность вреда от общения с ней. «Суд Линча» в таких случаях вспыхивал сам собой, и происходило это задолго до рождения пресловутого американского судьи Чарлза Линча. Инквизиторы же вырывали обвиняемого из рук озверевшей толпы и предлагали хоть какую-то формальную процедуру расследования, в которой, кстати сказать, можно было и оправдаться. И многие оправдывались…
Да, в эпоху Средневековья полыхали костры инквизиции, но, например, сторонников черной магии преследовали и гораздо позднее XV века.
Церковный собор в Валенсии, проходивший аж в 1248 году, отнес разного рода ведьм и колдунов к еретикам. В Средние века ересь была страшным уголовным преступлением.
Профессор Московской духовной академии протодьякон Андрей Кураев по этому поводу пишет: «На самом деле „нечистоплотно“ обвинять целую эпоху в истории человечества, никак не пытаясь понять мотивы действий тех людей…
Да, сжигать людей — мерзко. „Еретика убивать не должно“, — говорит святой Иоанн Златоуст… Но историк тем и отличается от моралиста, что он должен понимать логику событий и мотивы лиц, творивших нашу историю, а не просто выставлять им оценки за поведение…
Если же моралист осуждает одних преступников (инквизиторов) ради того, чтобы безусловно обелить другую группу преступников (колдунов), то здесь возникает вопрос — а есть ли у этого моралиста вообще нравственное право на то, чтобы считаться моралистом…
Так что вовсе не с наукой воевала инквизиция, а с магическим суеверием. Оттого и рождение науки пришлось на пору расцвета инквизиции».
А, скажем, некий Белрамо Агости, бедный сапожник, в 1382 году в Италии был отправлен на костер за высказанные им богохульные слова во время азартной игры в карты. В самом деле, «нигде инквизиция не действовала так жестоко», особенно если сравнивать ее деятельность с репрессиями сталинского НКВД и нацистского гестапо…
Генри Чарлз Ли в своей «Истории инквизиции в Средние века» утверждает: «Стоит отметить, что во фрагментах инквизиторских процессов, попавших к нам в руки, упоминания пыток встречаются редко».
Жан Севиллья пишет: «Пытка? Все виды правосудия той эпохи прибегали к ней. Но руководство Николаса Эймерика
[19]
отводит ей лишь самые экстремальные случаи и ставит под сомнение ее полезность: „Вопрос этот обманчив и неэффективен“. Костер? Эмманюэль Ле Руа Лядюри
[20]
отмечает, что инквизиция редко прибегала к нему. Здесь тоже миф не выдерживает никакого экзамена… Исключительные меры наказания были редки. Жертвы в этом случае передавались в руки светской власти, которая практиковала костры. Эта казнь вела к смерти от удушения. Звучит ужасно, но смерть через повешение или через отрубание головы, что практиковалось в Европе до XX века, или смерть через инъекцию, применяемая в Соединенных Штатах, разве они более мягкие?»