Ришелье. Спаситель Франции или коварный интриган - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Нечаев cтр.№ 8

С самых первых своих шагов, скорее по причине низменности своего ума, которая определялась незнатностью её происхождения, чем умеренностью её добродетелей, она более стремилась к богатству, нежели к почестям, и какое-то время сопротивлялась неумеренным аппетитам супруга <…>.

Величие королевы, желавшей, чтобы роль её ставленников в государственных делах была соотносима с её собственным могуществом, а может быть, и злая судьба, устилавшая розами их путь, ведущий к падению, привели к тому, что их желания были полностью удовлетворены и они получили всё, о чём могли мечтать, — богатство, титулы, должности.

Однако росло недовольство ими: принцы, вельможи, министры, народ ненавидели их и завидовали им. Первой лишилась былой смелости и стала подумывать о возвращении в Италию Леонора; её супруг не желал этого <…>.

Разногласия и домашние ссоры с супругом, чьи устремления были противоположны её собственным и пожеланиям окружающих, так подействовали на неё, что она лишилась здоровья. Разум её пошатнулся: ей стало казаться, что все, кто смотрит на неё, желают её сглазить. Она впала в такую тоску, что не только отказывалась беседовать с кем-либо, но и почти не виделась со своей госпожой <…>.

Известие, что супруг решил отделаться от неё и уже подумывает о новой женитьбе на мадемуазель де Вандомм, добила её окончательно. Поначалу маршал скрывал свои намерения, нанося ей краткие визиты по вечерам и одаривая маленькими подарками <…> Однако в конце концов он почти совсем перестал её навещать, тем более что уже не зависел от неё, и оба они воспылали такой ненавистью по отношению друг к другу, что общались не иначе, как взаимными проклятиями, — скрытый знак несчастья, которое должно было свалиться на их головы.

Они были бы счастливы, если бы прожили в согласии и любви, если бы супруг благосклонно внимал советам жены, внушающей ему, что он поднял слишком большой парус для их маленького судёнышка, и был бы способен спуститься с небес, куда взлетел из самых низов <…>.

Однако Господь, узревший в их поступках соблюдение ими собственных интересов вместо службы государыне, пожелал, чтобы эти тщания стали причиной того, что их общее благо оказалось разрушено, а жизнь обоих оборвалась.

Думали, что преследование вдовы маршала должно было завершиться вместе с гибелью несчастной; однако сколь сложно измерить незаконно приобретённую власть, столь же трудно развеять злобу по отношению к той, которая превратилась из служанки в госпожу».

Зададимся вопросом: а была ли Леонора Галигаи полностью невиновной? Конечно же нет. Невинны только младенцы и святые. Но и те, кто желал её смерти и потом обогатился за её счёт, были виновны в ещё большей степени.

Супругу Кончино Кончини приговорили к смерти, обвинив в страшных преступлениях, но она не была преступницей перед законом, и приговор, вынесенный ей, покрыл позором её судей. Она же встретила смерть с удивительным для женщины мужеством. Уже на эшафоте у неё спросили, каким колдовским путём она подчинила себе королеву. На это осуждённая гордо ответила:

— Превосходством, которое существо, сильное духом, всегда имеет над другими…

Лишь после физического устранения Кончино Кончини и Леоноры Галигаи наступило настоящее правление Людовика XIII. При этом он не мог не понимать, что его мать не должна вечно оставаться под домашним арестом в Лувре. Это было опасно, ибо её сторонники (а их ещё оставалось немало) только и ждали сигнала, чтобы приступить к активным ответным действиям, грозившим ввергнуть страну в кровопролитную гражданскую войну.

Как мы уже говорили, много раз королева-мать пыталась встретиться с Людовиком XIII, но каждый раз натыкалась на отказ. Аналогичным образом ей отвечали и по поводу свидания с Анной Австрийской, через которую Мария Медичи надеялась хоть как-то воздействовать на сына-короля.

Людовик XIII. Художник П.П. Рубенс

Герцог де Люинь бдительно следил за тем, чтобы королева-мать не имела никаких контактов с внешним миром.

От юного и мягкотелого короля можно было ждать любой слабости, а посему его фаворит предпринял всё возможное для того, чтобы Марию Медичи удалили из Парижа. Как говорится, с глаз долой — из сердца вон.

Король охотно согласился с доводами герцога де Люиня и, придя к матери, с порога заявил ей:

— Мадам, я пришёл сюда, чтобы проститься с вами. Я хочу уверить вас, что буду о вас заботиться, как сыну должно заботиться о матери. Но я желал бы избавить вас от заботы и дальше участвовать в моих делах. Таково моё решение. В моём королевстве не будет иных правителей кроме меня…

Спорить было бесполезно. Мария Медичи, с трудом скрывая свой гнев, быстро сошла по лестнице Лувра во двор, где её уже ожидала карета. Вернее, не одна, а целых три, ведь её свита была многочисленна: статс-дамы, фрейлины и т. д. А потом вереница карет тронулась в направлении королевского замка Блуа, воздвигнутого на берегу Луары, примерно в ста сорока километрах к юго-западу от столицы.

Понятно, что для Марии Медичи это была ссылка.

Она оставила Париж 4 мая 1617 года. Как написал потом в своих «Мемуарах» Арман-Жан дю Плесен-Ришелье, она «покинула Париж, чтобы снова быть запертой в другом месте, хотя и более просторном, чем то, которое она занимала в столице».

Вместе с королевой-матерью в Блуа поехали её дочери Кристина и Генриетта-Мария. Первой было одиннадцать лет, второй — неполных восемь.

Арман-Жан дю Плесси-Ришелье впоследствии в своих «Мемуарах» описывал сцену отъезда Марии Медичи так:

«Она вышла из Лувра, одетая просто и в сопровождении всех своих слуг с печатью грусти на лицах; и не было никого, кого бы эта скорбь, сродни похоронной, не потрясла бы. Видеть государыню, незадолго до этого полновластно правившую большим королевством, оставившей трон и следующей среди бела дня — а не ночью, когда темнота могла бы скрыть её несчастье, — через толпу, на виду у всего народа, через сердце её столицы, было поистине удивительно. Однако отвращение, испытываемое народом к её правлению, было столь стойким, что в толпе даже слышались непочтительные слова, и это было солью для её душевных ран».

7

Практически одновременно с решением о ссылке Марии Медичи в Блуа получил отставку и Арман-Жан дю Плесси-Ришелье, семья которого на тот момент владела лишь небольшим имением с полуразвалившимся замком в провинции Пуату. В результате в конце апреля 1617 года ему пришлось спешно покинуть столицу.

Людовик XIII, прощаясь с ним, сказал:

— Наконец-то мы избавились от вашей тирании.

А потом, чуть смягчив тон, он добавил:

— Я знаю, что вы не давали дурных советов маршалу д’Анкру и что вы меня всегда любили. Поэтому я и принял решение обойтись с вами по-доброму.