Бальзаковские женщины. Возраст любви - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Нечаев cтр.№ 35

— Так, может быть, месье, — спросила она, — это мужчина только тогда по-настоящему и хорош, когда он покоряется своей госпоже — женщине?

Бальзак искренне возмутился:

— Уж если я могу чем-либо гордиться, мадам, так это моей душевной энергией. Подчинение для меня невыносимо. Я отказался от многих должностей, потому что не хотел ни у кого быть под началом; в этом смысле я — настоящий дикарь.

Светские красавицы любят дикарей, и подобная «декларация независимости» лишь внушила герцогине еще большее желание поработить такого человека. Впрочем, Бальзак именно на это и надеялся. Вот как он описывал себя герцогине:

— Во мне всего пять футов и два дюйма роста, но я вобрал в себя множество самых несообразных и даже противоречивых качеств. Вот почему те, кто скажет, что я тщеславен, расточителен, упрям, легкомыслен, непоследователен, самонадеян, небрежен, ленив, неусидчив, безрассуден, непостоянен, болтлив, бестактен, невежествен, невежлив, сварлив, переменчив, будут в такой же мере правы, как и те, кто станет утверждать, что я бережлив, скромен, мужествен, упорен, энергичен, непривередлив, трудолюбив, постоянен, молчалив, тонок, учтив и неизменно весел.

— Очень интересно, молодой человек, — подбодрила его герцогиня, — продолжайте.

И Бальзак продолжал:

— Тот, кто назовет меня трусом, ошибется не больше, чем тот, кто назовет меня храбрецом. Сочтут ли меня ученым либо невеждой, человеком талантливым либо бездарным, — что бы во мне ни обнаружили, меня ничто не удивит. В конце концов, я пришел к заключению, что я всего лишь послушный инструмент, на котором играют обстоятельства.

— Послушный инструмент, для которого невыносимо подчинение? Вы противоречите сами себе.

— А вот и нет, мадам. Подчиняться обстоятельствам — это одно, подчиняться же какому-то конкретному человеку — это совершенно другое.

— Да, но что такое обстоятельства? Обстоятельствам мы часто приписываем то, чему сами являемся причиной. Объясните мне это противоречие, ведь вы же писатель.

— Может быть, все дело в том, что судьба наделяет души людей, стремящихся описывать страсти, волнующие человеческие сердца, этими же самыми страстями, чтобы они могли силой воображения пережить то, что живописуют. А разве наблюдательность не есть своего рода память, помогающая этому живому воображению? Я начинаю думать, что это именно так.

Подобные разговоры с явно заинтересованной им герцогиней д’Абрантес убедили Бальзака в том, что перед ним женщина, созданная для любви, и пора бы уже начинать пользоваться ее плодами.

* * *

11 августа 1825 года младшая сестра Бальзака Лоранс де Монзэгль произвела на свет второго сына и, измученная тяжелыми родами, скончалась у своих родителей в доме № 7 по улице Руа-Доре. Ей было всего двадцать два года.

В день смерти Лоранс Бальзак гостил в Версале у старшей сестры. Лора также тяжело переносила беременность, и он скрыл от нее печальную весть.

Зато он написал герцогине д’Абрантес:

«Бедная моя сестра отмучилась. Только что прибыл нарочный; я уезжаю и не могу даже сказать, сколько времени отнимет у меня эта горестная церемония и все, что с нею связано. Затем я возвращусь в Версаль. Проявите же хоть немного сострадания, раз уж Вы не питаете ко мне иного чувства, и не огорчайте меня в минуту, когда столько горестей обрушилось на мою голову. Прощайте. Молю Вас, сохраните свою дружбу ко мне. Она послужит мне поддержкой в этих новых испытаниях.

Сестра ни о чем не знает. Не выдавайте же ей печальную тайну этой трагической смерти. Я уезжаю вместе с Сюрвиллем. Прощайте, прощайте».

Несчастье, как и бедность, восстанавливает равенство и сближает. А еще оно может стать причиной благополучия. То, что еще в августе было дружбой, в сентябре уже превратилось в любовь.

* * *

В своем во многом автобиографическом романе «Шагреневая кожа» Бальзак написал:

«Ах, да здравствует любовь в шелках и кашемире, окруженная чудесами роскоши, которые потому так чудесно украшают ее, что и сама она, может быть, роскошь! Мне нравится комкать в порыве страсти изысканные туалеты, мять цветы, заносить дерзновенную руку над красивым сооружением благоуханной прически… Меня пленяет женщина-аристократка, ее тонкая улыбка, изысканные манеры и чувство собственного достоинства: воздвигая преграду между собою и людьми, она пробуждает все мое тщеславие, а это и есть наполовину любовь. Становясь предметом всеобщей зависти, мое блаженство приобретает для меня особую сладость. Если моя любовница в своем быту отличается от других женщин, если она не ходит пешком, если живет она иначе, чем они, если на ней манто, какого у них быть не может, если от нее исходит благоухание, свойственное ей одной, — она мне нравится гораздо больше; и чем дальше она от земли даже в том, что есть в любви земного, тем прекраснее становится она в моих глазах».

Со всей пылкостью и тщеславием бросился врожденный плебей Бальзак в это, как ему казалось, не требующее особых усилий приключение. Кто бы что ни говорил, главную причину этого выделяет С. Цвейг:

«Как выгодно, как увлекательно для будущего „историка своего времени“, для Бальзака-фантазера, которому требуется только искра, чтобы озарить горизонт, возлечь „под одним покрывалом“ с такой женщиной, с особой, которой ведомы все закулисные тайны истории!»

Став возлюбленным знаменитой герцогини, Бальзак торжествовал. Он считал себя преемником на ее ложе и одного из самых знаменитых наполеоновских генералов, и князя Меттерниха, и (а почему бы и нет?) даже самого императора…

Именно это обстоятельство заставило его отдалиться от искренне любившей его мадам де Берни, мать которой была, в конце концов, всего лишь какой-то камеристкой казненной санкюлотами королевы Марии-Антуанетты.

Вскоре Бальзак стал обращаться к герцогине на «ты» и называть ее «дорогая Мари». Герцогиню д’Абрантес, как мы знаем, звали Лора. Однако его первая любовь столько раз выслушивала клятвы в верности из его уст, что теперь ему было неудобно, обращаясь к другой женщине, называть ее тем же именем. А что может быть полезнее советов совести…

К тому же, как мы уже знаем, Лорами были мать и старшая сестра Бальзака. Как очень верно подмечает А. Труайя, «четыре Лоры — это слишком!»

Герцогиня часто звала Бальзака к себе в Версаль, а когда тот отказывался, объясняя это неотложными делами, высказывала ему претензии. Он и сам мечтал насладиться радостью очередной встречи с ней, но с него никто не снимал обязательств: он усиленно работал над романом «Ванн-Клор» и циклом очередных «кодексов», которые по-прежнему пользовались спросом у читателей, вел переговоры с различными газетами. Кроме того, очень много времени у него отнимали дела издательства.

Ждавшей его герцогине он писал из Парижа:

«Я прощаю тебе, любимый мой ангел, все недобрые упреки, которые ты мне адресовала, и надеюсь, что вскоре вновь буду опьяняться милым взглядом, любоваться дивным личиком. Я не уеду отсюда раньше 4 октября; таким образом, я еще надеюсь получить нежное письмо от моей Мари, но не от недоброй Мари, а от Мари обожаемой. От Мари, которую я так люблю. Я готов лететь к тебе на крыльях, дорогая, но прежде хочу получить письмо, полное любви и примирения. Тогда я приеду, проникнутый благодарностью; теперь ты можешь полностью рассчитывать на мое возвращение».