Альберт Брандт немедленно сунул пареньку монету в десять сантимов и принялся с интересом просматривать первую полосу.
– Вот это да! – только и присвистнул он. – Потрясающе!
Не выдержав, я последовал примеру поэта и тоже купил газету, но открыл ее сразу на странице с криминальной хроникой. Потесненная неожиданной сенсацией заметка об убийствах в среде творческой интеллигенции обнаружилась именно там, и ни моей фотографии, ни даже простого упоминания имени в ней не оказалось.
Я вспомнил замечание Бастиана Морана о чрезмерном тщеславии, нервно смял газету и в раздражении швырнул в урну. Не попал, но поднимать не стал.
К дьяволу ее! Пропади она пропадом!
– Ну, идем? – дернул я увлеченного чтением Альберта.
– Погоди! – отмахнулся тот. – Прокруст вернулся! Представляешь?
– Верь больше газетчикам!
– Лужи крови! Оторванные конечности! – и не подумал уняться Альберт Брандт. – Знаешь, Лео, ты был слишком мал, а я с большим интересом следил за публикациями о Прокрусте. Это его почерк!
Прокрустом газетчики прозвали убийцу, который имел обыкновение рвать жертв голыми руками. Всякое новое его преступление неизменно вызывало огромный общественный резонанс, и на протяжении многих лет газеты периодически выходили с броскими заголовками: «Чудовищная бойня!» или «Прокруст водит полицию за нос!».
Убийства случались каждые полгода или немного чаще, но сыщики за все это время не приблизились к разгадке ни на миллиметр. А потом Прокруст просто исчез.
Умер.
– Забудь, Альберт! – оборвал я приятеля. – Он давно мертв. Сколько лет о нем ничего не слышно, шесть? Семь? Слишком долгий срок!
Поэт лишь отмахнулся.
– Оборотни не останавливаются! Они не способны побороть свою звериную натуру! – безапелляционно заявил он. – Долгий перерыв? Что ж, Прокруст мог уехать из города. А теперь вернулся!
– Еще он мог умереть, – резонно заметил я, – а газетчики могли высосать сенсацию из пальца. Ставлю на этот вариант.
– Поэма «Живущий в ночи», как тебе? – будто не услышал меня Альберт. – Если Прокруст действительно вернулся, это станет горячей темой.
– Выставишь себя на посмешище, – предупредил я и протянул в окошечко кассы мятую пятерку. – Два билета, будьте добры, – потом повернулся к поэту и посоветовал: – Лучше выкинь эту глупость из головы…
Альберт ответил взглядом, полным скепсиса, и аккуратно свернул газету в трубочку.
– Ты меня не убедил.
– Пожалеешь.
– Не спорь, дружище, это золотая жила!
Переругиваясь, мы прошли в высоченную арку, и там Альберт сразу убежал делать ставки. Я деньги на ветер бросать не стал и якобы небрежно облокотился на каменные перила лестницы в ожидании приятеля, а на деле – просто давал отдых усталым ногам.
И вдруг по спине холодок пробежался, словно под пиджак сквозняк забрался. Лютый такой сквозняк, колючий, как куст чертополоха.
Я незамедлительно обернулся, сдвинул дужку очков на самый кончик носа и оглядел проходящую мимо публику поверх затемненных линз. Не заметил ничего подозрительного и уже собирался вернуть очки на место, как вдруг краешком глаза уловил на плече одного из зрителей странную тень. Она то расплывалась в смутное марево, то приобретала некую долю реальности, но и так и так взгляд соскальзывал с нее, не давая рассмотреть.
Я немедленно ринулся вдогонку за незнакомцем и, без всякого сомнения, нагнал бы его, не подвернись на ступеньке отбитая нога. А так, пока охал от боли и восстанавливал равновесие, странный господин уже скрылся из виду, и меня перехватил Альберт.
– Лео! – удивился он. – Ты куда?
– Уже никуда, – поморщился я, сообразив, что не сумел запомнить ни лица, ни даже одежды странного незнакомца.
Да и что бы я ему сказал? «У вас тень на плече?»
Бред!
– Идем! – поторопил меня поэт. – Начинается забег!
В одной руке у него была зажата стопка билетиков со ставками, в другой – взятый напрокат театральный бинокль, и стало ясно, что Альберт твердо намерен провести время с толком; от его былого скептицизма не осталось и следа.
Мы прошли на ипподром и по вытертым за долгие века ступеням поднялись на второй ярус. Зрителей хватало и здесь, но в силу огромных размеров амфитеатра отыскать свободное место не составило никакого труда; древние строили с размахом, этого у них не отнять.
Перед нами раскинулось настоящее поле; в центре зеленел газон, вокруг него вытянутым овалом тянулась беговая дорожка. Одновременно здесь могло идти до полудюжины спортивных соревнований, неспроста барон де Кубертен настоял на проведении Третьих Олимпийских игр именно в Новом Вавилоне.
Столпотворение тогда царило изрядное…
Небо по-прежнему затягивала серая пелена облаков, поэтому Альберт отмахнулся от предлагавшего солнечные зонтики старика, уселся на каменную скамью и достал фляжку. Свернул пробку, и до меня донесся тонкий аромат кальвадоса.
Я забрал у поэта отделанный пожелтевшей слоновой костью бинокль и задрал голову, разглядывая паривший над ареной дирижабль. Несмотря на порывы ветра, тот висел на одном месте, словно приклеенный; весь ипподром был оттуда как на ладони.
– Лошади бегают по земле, не по небу, – напомнил Альберт, сделав очередной глоток.
– В курсе, – буркнул я и перевел бинокль на ложу для почетных гостей.
Елизавета-Мария фон Нальц сидела там рука об руку с племянником министра юстиции, рыхлым юношей в костюме ценой в полдюжины моих, и сердце заныло, будто его проткнули ржавой иглой.
– И по ложам для богатеев лошади тоже не бегают, – усмехнулся поэт, проследив за моим взглядом.
Я оторвался от бинокля, выразительно глянул на приятеля и спросил:
– Много денег просадил на ставках?
– С чего ты взял, что я их просадил? – возмутился Альберт, задетый моим выпадом за живое. – Да я только с Адмирала все остальные ставки отобью, а он точно придет первым!
– Верный фаворит? Кто подсказал?
Поэт лишь многозначительно фыркнул, забрал бинокль и принялся следить за сорвавшимися с места лошадьми. С невероятной скоростью основная группа пронеслась мимо нас; тогда я толкнул поэта в бок и поинтересовался:
– Ну что?
– Адмирал выставлен на следующий забег, – сообщил Альберт, не отрываясь от окуляров.
– Да ну тебя! – отмахнулся я и покачал головой: – Как можно доверять свои деньги неразумным тварям и наездникам, главным достоинством которых является малый вес?
– Напомни, Лео, кто вытащил меня сюда?
– Интересуюсь с целью поддержать беседу.
– Ах так! – Поэт принял вызов и без малейшей заминки парировал: – Игроки в кости и рулетку куда больше полагаются на случайности, нежели завсегдатаи бегов. Те смотрят на лошадь, смотрят на жокея. Изучают статистику, выясняют, в каком состоянии подошли к гонке всадник и скакун. Как они ладят друг с другом, как работают против выставленных на забег конкурентов. Это целая наука, друг мой. Целая наука!