Шпионские игры царя Бориса - читать онлайн книгу. Автор: Александр Гурин, Ирена Асе cтр.№ 55

Пан Сапега вспомнил, что рядом с их домом — склад соломы. Вскочил, торопливо оделся, не погнушался своими ясновельможными руками таскать со всеми из колодца ведра с водой для тушения огня. Про себя молил:

«Всемогущий Господь и Пресвятая Дева Мария, позвольте мне еще раз увидать мою юную Лизу, ей еще рано быть вдовой, смилуйся надо мной, Матка Бозка!»

Матерь Божья смилостивилась над Сапегой: он увидел, как к месту происшествия бежит пожарная команда из стрельцов, как воду носят уже не ведрами, а бочками, как отступает, укрощается хищное пламя, как голосят погорельцы на пепелище…

На следующее утро злой и невыспавшийся канцлер сказал своему заместителю, варшавскому каштеляну Варшицкому:

— Какая, впрочем, разница, как титуловать царя, если земли все равно наши. Пусть царский титул будет таким, каким его хотят слышать московиты, лишь бы переговоры начинали!

О том, что спорный вопрос больше не является камнем преткновения, известили пана Елецкого. И вроде бы ничего уже не мешало подготовке заключения договора о мире, но вдруг послу Сапеге объявили, что у государя болит нога, он никого не принимает.

Посол и его заместитель сидели у окна, попивали мед и однажды увидели… посольство Швеции. Шведы проехали в каретах мимо дома, где поселили пана Сапегу. Лев Иванович встревожился и велел пану Варшицкому пригласить князя Андрея Елецкого в гости. Как сказали бы сегодня, на междусобойчик. Согласно русско-польскому обычаю, на стол тут же выставили пиво и водку для поднятия настроения.

Пан Сапега перепил Елецкого: стал русский пьян, охотно отвечал на вопросы, с трудом ворочая заплетавшимся языком. Сообщил полякам:

— Наши со свеями обо всем сговорились, нам — Нарву и Дерпт, свеям — наша помощь в войне с Польшею.

Побледнел как полотно варшавский каштелян, а Лев Сапега с иронией сказал князю Андрею:

— Язык вельможного пана заплетается, а рука ножом вареную говядину режет, словно трезвая. Отведай пан князь, нашего польского пирога с сыром, на Москве такого не поешь.

— А я уже недавно его у вас ел. Но и сегодня угощусь, пирог вкусный, — совершенно трезвым голосом признал князь Елецкий.

— Когда нам будет дана аудиенция у Его Величества?

— Думаю, завтра.

26 ноября послов, наконец, допустили в Кремль. Поляки ехали по московским улицам на лошадях, за ними двигались дворяне и пажи, последние торжественно несли подарки для Бориса Годунова. По сторонам дороги стояли стрельцы и наемные немецкие солдаты, сразу несколько тысяч их выстроились вдоль улиц на пути движения послов — ни в какой другой стране мира никогда не выстраивали для встречи иностранных дипломатов почетный караул такой численности.

В Грановитой палате послы увидели государя. Он сидел на троне, покрытом красным бархатом, пол устилали ковры. В руках царь держал золотой скипетр. На голове Бориса Федоровича была корона с огромных количеством драгоценных камней. Казалось, если их продать, то на вырученные деньги можно нанять небольшую армию. По правую сторону от царя сидел мальчик — царевич Федор Годунов. Чуть поодаль, справа и слева от царя разместились бояре.

Царь гостеприимно пригласил послов на пир. Сохранилось его описание, составленное наемным французским офицером Жаком Маржеретом: «Сапега обедал в присутствии Царя, вместе со своей свитой до 300 человек. Всем подносили угощение на золотой посуде, которой весьма много — разумею блюда.

На пиру послам и боярам прислуживали 200 дворян, одетых в кафтаны из золотой и серебряной персидской парчи, с длинными воротниками, висящими по спине на добрых полфута и унизанных жемчугом… Когда Царь сядет за стол, а послы и другие приглашённые лица тоже заняли свои места, эти дворяне отправились на кухню за яствами. Но в первую очередь, поставили на стол водку в серебряных кувшинах».

Видно, впечатлили кувшины с водкой француза, раз он выделил их при описании пира! Добавим, что кувшинов было много, и на следующий день у послов сильно болела голова, а самым популярным напитком в посольском доме оказался рассол.

Настоящие переговоры начались лишь через неделю. Причем на троне вместо царя Бориса сидел ребенок. Царевич Федор Борисович объявил канцлеру:

— Отец мой повелел своим боярам вести с тобой переговоры.

— Мы этому рады, мы за тем и приехали, а не для того, чтобы лежать и ничего не делать.

«И ладно бы лежал рядом с Лизой, — подумал Лев Иванович, — а то лежи один. А как там она? В 17 лет ведь всякая дурь может юной жене в голову придти. В Слониме осталось столько молодых офицеров… Вот так и жертвуешь личной жизнью ради Отечества».

Сожалея, что его не слышит царь Борис, литовский канцлер произнес блестящую речь из 23 тезисов. Он призвал русских и поляков жить в любви братской как людям одной веры христианской, одного языка и одного народа славянского. Вельможный пан предложил: пусть русские и поляки заключат оборонительный союз, вместе воюют с врагами, земли, завоеванные у неприятеля, делят пополам, поляки могут служить русскому царю, а русские дворяне — польскому, причем русские в Польше вправе быть православными, а поляки в Москве — католиками. Монета в обоих государствах должна быть одинаковой, в Балтийском море следует иметь общий флот; если король Сигизмунд не оставит сына, Польша имеет право избрать в государи царя Московского с тем, чтобы он год жил в Варшаве, год — в Вильно, а год — в Москве.

Думный дьяк Щелкалов слушал и поражался: по сути, канцлер дерзновенно предложил создать конфедерацию России и Польши. Для него, десятки лет прослужившего на дипломатическом поприще, план казался дерзновенным. «А ведь хорошо будет, — подумал он. — Появятся у нас академии, да университеты, как у ляхов, флот создадим и шведам нос прищемим, татары из Крыма в набеги ходить побоятся. К тому же, вместе с гордой шляхтой польской и Бориску с трона стащить будет легче».

Царь Борис слушал речь посла, лежа на мягкой перине на топчане неподалеку от приоткрытой двери в палату. Рядом стоял верный Афанасий Власьев. Переговаривались шепотом, так, чтобы никто их не слышал.

— Слышь, Афоня, а если дьяк Щелкалов сейчас согласится, я его все-таки в Сибирь сошлю.

— А почему ему соглашаться нельзя?

— Так ведь зачем все предлагается, — с неожиданной проницательностью ответил Борис, — чтобы католичеству путь на Русь проложить. Подумай сам. Православные сейчас есть в Речи Посполитой? Полно. А католики на Руси? Горстка. Причем те, кто подобно отряду французов, мне по найму служат, про веру свою молчат. А понаедут поляки, появятся костелы, ксендзы, иезуиты…

Холоп царский Афонька Власьев, пользуясь тем, что никто не слышит, дерзко, богохульно спросил государя:

— А то плохо? Бог ведь один. Зато едины с Польшей станем сильнее.

— Во-первых, мы привыкли к вере православной. Народ иную не примет. Появятся две веры, станут друг друга резать, как католики с гугенотами во Франции. Во-вторых, сейчас патриарх подчиняется царю, а в Европе короли-католики слушаются Папу. Хочешь, чтобы нами управляли из Рима? Нет. То-то же. А что касается союза с Польшей… Там сейчас каждый князь, не просто пан, а какой-то государь своих владений. Короля не слушают, армии собственные имеют, друг с другом воюют. До добра сие не доведет, рухнет это государство, ибо нет власти аще не от Бога, а они королевскую власть, Господом им данную, подлинной властью не признают. Ладно, послушаем, что Щелкалов ответит.