Искатель приключений - читать онлайн книгу. Автор: Ксавье Монтепен cтр.№ 193

Неопределенная улыбка, в которой презрение смешивалось с сдерживаемым гневом, появилась на губах герцогини.

– О! Я так и думала… – возразила она…

– Триста луидоров… – наивно продолжал Парабер.

– Триста луидоров!!! – повторила герцогиня. – Но он стоит, по крайней мере, три тысячи!..

Парабер поклонился, потом, обернувшись к жене, сказал ей:

– Правду вы сказали, что нам достался он дешево!..

Парабер выдержала нападение, не покраснев ни на секунду.

Однако как ни толста повязка, покрывающая глаза мужа, она наконец рано или поздно должна же спасть с них. Парабер последний узнал то, что знали все вокруг; ко все-таки наконец узнал. Он рассердился и хотел было наделать шума. Его попросили молчать. Он не послушался. Ему погрозили Бастилией. Бастилия, конечно, нисколько не утешила бы его в супружеском несчастии, и он покорился своей участи и замолчал.

Мадам де Парабер, разлучившись с мужем, сделалась царицею пале-рояльских ужинов. Муж ее вскоре умер.

Мы сказали почти все о мадам де Парабер; но так как мы взялись нарисовать портреты знаменитых красавиц, собравшихся в Пале-Рояле на маленький ужин регента, то примемся опять за карандаш и начертим эти портреты.

Мадам де Сабран была некоторое время соперницей Парабер; но обе они разделяли милости Филиппа Орлеанского без малейшей ревности. Муж мадам де Сабран был такой человек, которого легко можно было водить за нос, тем более что нос у него был необыкновенно длинен. Впрочем, он не имел недостатка в циничном остроумии и, убежденный, что жена его непременно должна была иметь возлюбленного, спокойно примирился с этим обстоятельством, узнав, что этот возлюбленный – принц крови.

Высокая и смуглая, с зелеными глазами, с густыми волнистыми волосами, с улыбкой вакханки, мадам де Сабран не имела других достоинств, кроме своей ослепительной красоты; другой добродетели, кроме непостоянства; другого дарования, кроме умения обольщать с первого взгляда – если не сердце, то, по крайней мере, чувства. Ее бесстыдный вид и смелые взгляды вскружили голову Филиппу Орлеанскому. Она говорила много, очень скоро, с гасконским произношением, напоминавшим акцент бордоских гризеток. Жадная, корыстолюбивая и даже, как говорили, очень скупая, она ничем не пренебрегала, чтобы выманивать у регента дорогие подарки, даже места и награды для своего мужа.

Мадам д'Аверн, всегда бывавшая на пале-рояльских ужинах, была жеманна, хотя и развратна, имела наружность более величественную, нежели красивую и была скорее только хорошо сложена, нежели грациозна. Лицо ее было неправильно, щеки бледны, глаза неопределенного цвета, так что прелести ее не воскресили бы мертвеца. Искусная и неустрашимая попрошайка, она ограбила казну более чем на три миллиона. Она ненавидела всех любовниц регента – бывших, настоящих и будущих. Мадам де Парабер и мадам де Сабран беспрестанно обменивались с нею жесткими словами и колкостями, ядовитыми, как стрелы индийцев. В отчаянии, что регент после довольно продолжительной ссоры с мадам де Сабран явился с пей в опере, она сказала громко:

– Если бы я имела несчастье лишиться милости его королевского величества, я не показывалась бы в свете.

Мадам де Сабран, которой были переданы эти слова, вскричала:

– Ах! Она может показываться везде и может быть вполне уверена, что ее не заметят нигде!..

Мадам д'Аверн боялась больше всего лишиться трех тысяч ливров в месяц, которые регент давал ей на стол, не считая других незначительных подарков. Эгоистка выше всякого выражения, она иногда выказывала этот главный свой недостаток с несравненной наивностью. Однажды при ней Тирак, любивший делать зловещие предсказания, сказал герцогу Орлеанскому:

– Вы умрете от апоплексического удара.

– Ах! Боже мой, – возразил регент, – я не знаю смерти более приятной…

– Да… но вы, вероятно, умрете в объятиях женщины.

– Тем лучше! По крайней мере, обо мне могут сказать: он умер как жил!

– Ах! Филипп, Филипп! – вскричала мадам д'Аверн, – не пугайте меня!.. Если вы умрете в моих объятиях, Боже мой!.. Что обо мне скажут?.. Я буду больна, по крайней мере, три недели!..

Герцог Орлеанский много смеялся.

Хорошенькая графиня де Гасэ была белокура, как Венера, цвет лица ее походил на лилии и розы, а голубые глаза напоминали васильки; стан ее уподоблялся стану молодой нимфы. Она слыла одной из очаровательнейших и грациознейших придворных женщин. О ней рассказывали такие отвратительные вещи, что муж ее несколько раз дрался из-за этого на дуэли и сидел за то в Бастилии. Но графиня – по-прежнему хорошенькая, по-прежнему свежая, по-прежнему веселая, по-прежнему очаровательная – сидела за ужином регента возле того самого Ришелье, с которым дрался ее муж.

О вдовствующей герцогине де Жевр нам нечего много говорить. Эта престарелая вакханка – герцогине было около сорока лет – заменяла отсутствие прелестей, унесенных годами, опытностью, достойной самых знаменитых куртизанок древности и новейших времен.

Мы закончили описание знатных дам, собравшихся в этот вечер в маленькой пале-рояльской гостиной, и нам теперь только остается поговорить еще о двух оперных танцовщицах – Мыши и Эмили, приехавших ужинать в благородном обществе.

Мышь носила это прозвание за свою миловидность и легкость. Она, впрочем, ужасно боялась крыс и мышей. Невозможно было вообразить что-нибудь милее, грациознее, но также капризнее, легкомысленнее, сумасброднее этого шаловливого и обольстительного создания. Она походила на демона, на сильфа, на фею. Надо было удивляться, почему на ее белых плечиках не было маленьких крылышек, как у бабочки. Мыши было не более семнадцати лет; она имела чистосердечную улыбку и простодушный взор молодой девушки и практическую опытность старой куртизанки. Она была грациозна до кончиков пальцев, и ни одна из женщин не могла соперничать с ней в грации и достигнуть того невероятного совершенства, с каким она танцевала менуэт. Регент чувствовал к ней сильное влечение. Его прельщали ее крошечные ручки и ножки. Он похитил танцовщицу у двух или трех банкиров, осыпал ее золотом и купил для нее дом, выстроенный Тевенаром в Отейле, дом, славившийся великолепием. Перестав быть любовницей Филиппа, Мышь все-таки осталась гостьей пале-рояльских ужинов.

Во время величайшего ее взлета у Мыши была соперница в одном с ней театре. Этой соперницей была Эмили, «греческая статуя оперы», как ее называл Ришелье, который никогда не мог извлечь ни малейшей искры пламени из этого великолепного обломка фаросского мрамора. Регенту нравилась эта мраморная холодность, равнявшаяся только с покорностью Эмили. Он любил эту величественную красавицу, которая говорила мало, слушала все, что хотели, всегда протягивала руку и никогда не имела собственной воли. Эмили была высока ростом, и все описания на свете будут бессильны, чтобы представить безукоризненно правильные черты ее прелестного лица. В физическом отношении в Эмили было бы невозможно найти какой-нибудь недостаток или хотя малейшее несовершенство. Это странное создание и не подозревало, что такое любовь (разумеется, мы говорим о любви в смысле нравственном), и не понимала даже существования ревности. Пока милость к ней регента продолжалась, он мог бы изменять ей со всеми на свете, она и не подумала бы встревожиться.