Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Оболенский cтр.№ 2

А воля — это не что иное, как жизнь под девизом «что хочу, то ворочу». Вот иду я, например, по улице, и какой-нибудь прохожий, который не согласен с моим мнением, возьмет и плюнет мне в лицо. И у меня нет никакой защиты от такого человека.

Сейчас выпустили на волю людей, долгие годы находившихся в железных оковах. В нашей стране было то же, что и в гитлеровской Германии. Любой «-изм» по своей природе одинаков, будь то коммунизм, социализм или фашизм. Это в первую очередь означает диктатуру.

У нас говорили «диктатура пролетариата», хотя этот самый пролетариат всегда был в загоне. Ему изредка бросали кусок дерьмовой колбасы, а он и радовался. Женщины часами стояли в очередях за сапогами, ломая ноги. Так что эти злосчастные сапоги и надевать-то потом было не на что.

А опять же колбаса. Никогда не видела, чтобы брали грамм по триста. Хапали батонами, которые на второй день становились синими. Я же всегда хотела взять сто граммов, но качественной, хорошей.

В этом я и есть барыня. Меня никто не может заставить заниматься тем, чего я не желаю делать.

* * *

— Фаине Раневской принадлежит фраза: «Хорошо, что я такая старая, я еще помню порядочных людей». Сегодня за окном 1997 год. Таких людей уже не осталось?

— Почти всех порядочных людей уничтожили. Конечно, кто-то уцелел, но их действительно очень мало. Сегодня люди стремятся только к одному — к власти. Больше никого ничего не интересует. Хотят хапать, хапать, хапать. О какой порядочности можно говорить?

Во время войны я могла отдать свой заработок в пользу детей погибших воинов и призвать деятелей искусства последовать моему примеру. И меня понимали, мы тогда собрали огромную сумму денег. Сталин прислал мне даже письмо благодарственное. Но дело не в этом.

Представьте себе такую ситуацию. Я отдаю свою пенсию в Фонд детских домов и призываю работников Госдумы хотя бы месяц не получать зарплату, отпустить свои автомобили, а деньги направить в те же детские дома. Что будет? Да меня на следующий же день убьют.

— Вы, оказывается, пессимист.

— А как можно в нашей стране быть оптимистом? Если вы, конечно, не полный идиот. Дай-то Бог, чтобы все переменилось. Но когда это будет? Я-то свою жизнь уже прожила.

— И прожили хорошо. Разве не так?

— Я прожила ее хорошо только потому, что имела замечательного мужа и замечательного сына. Только ими я и горжусь. Мой муж, Александр Семенович Менакер, очень много сделал для меня. Он пожертвовал своей карьерой ради меня.

— И Вы приняли такую жертву?

— А он считал это своим долгом. Сделал для меня театр, приглашал талантливых режиссеров, помогал как актрисе. Его ценные советы и понимание всегда очень помогали и поддерживали меня. Именно благодаря Александру Семеновичу и появилась такая актриса как Мария Миронова. Если бы не он, я никогда бы не стала тем, кем стала. Он был художественным руководителем не только нашего дуэта, но и моей жизни.

Сегодня я осталась одна. И все равно мои мужчины помогают мне. Вы знаете, что с меня даже таксисты не берут денег? А знаете, как меня встречают на рынках и Ваганьковском кладбище? Я прекрасно отдаю себе отчет, что все это происходит исключительно благодаря тому, что я — мать Андрея Миронова.

— А как Вы восприняли поступление сына в театральное училище?

— Я не предполагала, что Андрюша пойдет в театральное. Думала, что он будет поступать в Институт международных отношений. Для него вторым родным языком был английский. Хотя театр он любил еще со школы. Даже не знаю, была ли я рада, что он с первого раза прошел конкурс и стал учиться в Щукинском.

— А ведь Вы были знакомы с самим Щукиным, знаменитый режиссер занимался с вами.

— Когда мы только познакомились, Борис Васильевич был актером Вахтанговского театра и режиссурой еще не занимался. Меня представила ему жена Евгения Багратионовича Вахтангова Надежда Михайловна. Она работала заместителем начальника Театрального техникума им. Луначарского, где я училась.

Надежда Михайловна отвела для наших занятий кабинет Вахтангова. Щукин учить умел, был талантливым педагогом. Всегда вспоминаю Денежный переулок, квартирку Вахтангова. Кстати, сказать, довольно бедно обставленную.

Актеры драматических театров всегда жили небогато, несмотря на свой тяжелейший труд. К сожалению, не все понимают это.

Я однажды была на гастролях в Донбассе. Сижу уставшая после спектакля в гримерке, приходят ко мне шахтерские жены и говорят: «Ну, ты молодец! Здорово играла! А работаешь-то ты когда?».

Они не считали актерское мастерство за работу. Было это, когда я еще служила во МХАТе, почти семьдесят лет назад, а отношение к актерскому труду не изменилось.

* * *

— В Вашей жизни было столько замечательных встреч. Придя во МХАТ, Вы застали самого Михаила Чехова. Почему не написали книгу о своей жизни?

— Наверное, я просто не умею этого делать. Могу рассказывать, да и то сбивчиво. Вот раньше, в эпистолярный век, когда не было телефонов, и люди писали друг другу письма, я, может, и взялась бы за это. А сейчас переписываются только приказами да повелениями.

— Тогда расскажите, пожалуйста, о людях, с которыми были дружны. Говорят, с Ростиславом Пляттом вы даже «ходили на дело».

— Мы воровали лампочки из подъездов. Был НЭП, Ленин как раз объявил электрификацию всей страны, и в ходу были лампочки. Их не хватало, и стоили они довольно дорого. Слава был высокого роста, и, заходя в подъезд, я вставала ему на плечи и выкручивала лампочку на лестничной клетке. Потом мы несли ее одной торговке и получали взамен шесть пирожков. Были молоды, всегда хотелось есть, и вот таким образом добывали себе пропитание. Кстати сказать, нас ни разу не поймали.

* * *

— Вы всю жизнь собирали коллекцию фарфора. А потом взяли и отдали ее в музей. Неужели совсем не жалко?

— Я никогда не жалею того, с чем расстаюсь. Эту коллекцию очень любил Андрюша, и после его смерти она стала мне ни к чему. А теперь она выставлена в постоянной экспозиции, приходящие в музей любуются ею и вспоминают Александра Семеновича, Андрюшу…

Об Андрее осталась светлая память. Он освещал людей каким-то особым светом великой доброты, необыкновенной человечности. Андрей был очень застенчив, несмотря на то, что каждый встречный на улице узнавал его. И он был очень раним. Для него чуждо было зазнайство, нахальство. Он многое получил от своего отца.

Я называла Менакера «человек-крючок». Познакомившийся с ним человек уже никуда не отходил от него. Он умел расположить к себе людей, был очень интеллигентен и радушен. У нас всегда собирались гости.

Что это были за люди! Я горжусь своей дружбой с Николаем Эрдманом, Андреем Лобановым, Соломоном Михоэлсом. У нас бывало очень много писателей — Олеша, Ильф, Петров, Зощенко. К сожалению, не довелось познакомиться с Булгаковым, но я почему-то все время провожу параллель между ним и Зощенко.