Дорога в прошедшем времени - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Бакатин cтр.№ 20

Надо, чтобы на всех уровнях считалось, что не единогласное утверждение, избрание или даже неизбрание и не-утверждение – нормальное и даже полезное дело. Полезное и для тех, кто выдвигал, и для того, кого выдвигали…» Наверное, правы те, кто утверждает, что горбачевская перестройка начала бродить в андроповском аппарате.

С приходом Ю.В. Андропова менялись не только кадры. Главное изменение было в некотором повороте к творчеству в марксистской науке. Робкой, но все-таки попытке понять, где мы находимся, признать наличие проблем и несоответствия реальной жизни партийным лозунгам. Делалось все это на основе и во имя укрепления фундаментальных принципов социализма.

Для думающих партийных работников было удивительным, непривычным и безусловно обнадеживающим, что впервые сам генеральный секретарь (!) заговорил о трудностях не как о досадной неудаче, вызванной очередным неурожаем, а как о противоречиях в теории и практике социалистического общества. О необходимости развития политэкономии социализма, отказе от догматизма. В своей статье «Учение К. Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР» Ю.В. Андропов впервые не просто декларировал, как его предшественники, избитые догмы, а ловко их обосновывал, делая вид, что осуждает догматизм. Он не признавал «мнимого кризиса марксизма», но говорил о неспособности иных «марксистов» понять истины марксизма-ленинизма. В это время я стал задумываться над некоторыми нестыковками теории и практики.

Способствовала этому и заочная учеба в Академии общественных наук, общение с блестящими профессорами Л. Абалкиным, Г. Сорвиной и другими.

Когда-то мне пришлось вести пленум горкома, который освобождал Г.А. Навасардянца и избирал нового секретаря, В.М. Чурпиту. Хороший, добрый мужик, но не такой открытый и искренний, как Георгий Адамович.

А.Ф. Ештокин внес от имени бюро обкома кандидатуру Чурпиты. Я как ведущий сказал буквально следующее: «Ну что, товарищи, думаю, других кандидатур нет и быть не может». Чем вызвал дружный хохот товарищей, умудренных в тонкостях демократического централизма. Как это так – нет других? А демократия? Меня почему-то это разозлило, и я стал с неприличной настойчивостью требовать других кандидатур. Конечно, их не оказалось. Единогласно проголосовали за единственную.

А.Ф. Ештокин сказал мне, посмеиваясь, когда мы с Чурпитой провожали его с пленума: «Ты правильно уловил, что «других быть не может», но говорить об этом не принято».

Я и сам довольно скоро понял это своеобразие партийной демократии. Механизм был отточен до совершенства. До мелочей была отработана и партийная субординация, а попросту говоря, чинопочитание. Природу этого я объяснял необходимостью постоянного самоутверждения, укрепления авторитета. Хотя едва ли авторитет политбюро повышался, когда на любом собрании кто-то обязательно вносил предложение: «Избрать почетный президиум нашего собрания в составе ленинского политбюро… во главе с…» После этого все должны были встать и долго аплодировать. Помню, как и сам много раз это делал и, стоя в президиуме, глядя в зал, очень хорошо ощущал настроения людей: «Какой ерундой, товарищи, вы занимаетесь».

А демонстрации трудящихся! Это в Москве ходили по спискам, а лозунги, «ура» и рев толпы записывали на пленку… В маленьком городе все естественней. Ты стоишь на трибуне. Рядом разношерстные «массы». Хорошие и разные люди. Они с любопытством смотрят на «отцов города», иногда показывают пальцами: «Смотри, смотри, вон тот, в шляпе…» Ты должен кричать утвержденные ЦК КПСС лозунги к очередной годовщине Октября. Что-нибудь вроде: «Рабочие и колхозники! Боритесь за всестороннее совершенствование социалистического производства, основу повышения благосостояния трудящихся! Ура, товарищи!!» А товарищи молчат или, того хуже, что-нибудь крикнут. Впечатление не из приятных. Контакта с массами нет. Я нашел выход из этого тяжелого положения. Надо смотреть, кто приближается к трибуне. И вовремя «передать октябрьский привет», допустим, коллективу автоколонны № 31. «Ура» будет громовым. И сразу, не давая пропасть энтузиазму, выдать какой-нибудь призыв ЦК КПСС. Ответ по инерции гарантирован.

Позже, когда демонстрации стали стихийными, партия показала свою полную неспособность взять под контроль, возглавить их. Лозунг: «Народ и партия едины» – оказался иллюзией. Сейчас, правда, уже «демократы» боятся демонстраций, а нынешние коммунисты нашли свое место в митинговой стихии.

Удивительно было, что партийный ритуал соблюдался и тогда, когда мы – «функционеры» – оставались наедине с собой и своим «первым». У многих тошноту вызывали эти обязательные встречи, проводы, сопровождения, прогулки, тосты, посиделки. Но «этикет», «субординация» соблюдались свято. На кого жаловаться? Старайся быть самим собой. Я чувствовал низость этого своего приспособленчества и позже вернул себе минимум самоуважения подчеркнутой самостоятельностью, независимостью, резкими, малоуместными репликами и остротами.

Высокопоставленные партийные чиновники грешны были еще и в том, что, призывая к равенству, создавали для себя особые условия жизни. Это давно известно. Известно сейчас. И хотя это скрывали, было известно и в советское время. Везде, конечно, был свой уровень. Райком – одно, ЦК – другое. О членах политбюро и говорить нечего. Там коммунизм при помощи «девятки» КГБ был построен основательно. Лично я тоже на каждом уровне пользовался этими «конфиденциальными» распределителями дефицита товаров народного потребления, но не скрывал этого. Сегодня смешно об этом говорить. Демократическая власть, «ликвидировав привилегии» коммунистов, старается о них не вспоминать. Ибо сравнение будет далеко не в пользу «реформаторов».

В апреле 1977 года меня избрали секретарем Кемеровского обкома, и, уж не знаю почему, Л.А. Горшков, ставший после смерти А.Ф. Ештокина первым секретарем ОК, сразу поручил мне возглавить делегацию на первомайские праздники к коммунистам ФРГ. Это были две недели очень интересных впечатлений. Может быть, цветущая весна тому причиной, но «загнивающий» капитализм показался мне земным раем. Встречи с рабочим классом Рура убедили, что никто и не думает о социалистической революции. Коммунистов мало. Они активны, но их никуда не пускали. Первомай отмечали в основном примкнув к профсоюзам, где у них были какие-нибудь позиции. Нам приходилось выступать два-три раза в день. В общей сложности на сорока митингах и встречах. Больше всего поразили действительно товарищеские, простые, без тени подхалимажа отношения немецких коммунистов.

Главное первомайское мероприятие партии должно было состояться в Дортмунде. В огромном зале за столами с пивом собралось несколько тысяч человек. Шум. Веселье. Дети бегают. Все забито. Сесть негде. Нас как гостей провели, усадили в первый ряд. Я знал, что на этом митинге будет выступать генеральный секретарь Герберт Мисс. Он пока не подъехал. Говорю Манфреду Каплуку, первому секретарю Рурско-Вестфальского окружкома: «Манфред, давай иди встречать Мисса». Он мне: «Ты что? На кой черт он мне нужен? Сам придет». – «А где же он сядет? – говорю. – Тут вон уже на полу сидят». Его ответ меня поразил: «А какое мне дело до того, где он сядет?» И действительно, когда генсек Мисс пришел, сесть ему было негде, и он стоял в дверях. Как молодой советский партократ, я этого понять не мог. Но сравнение было явно не в пользу КПСС.